Формула всего - [7]
Со всех сторон меня нахваливали хмельными голосами:
– Ах, Боже, какая дочь у Ишвана! Лицо у нее, как огонь, пылает!
– В три ряда крали на шее висят! Герцогиня, братец!
– Все у ней ладно! Идет – походка барская. Плясать начнет – ножки как часики. Поет так, что слезу во рту чувствуешь! Что за Воржа – нет такой в целом свете!
– И не говори. Какое счастье, братец, будет ее мужу!
И вот вчера утром я шила рубашку, когда в шатер вошел отец. Он положил на стол рулон материи, взволнованно прошелся взад-вперед, остановился передо мной и говорит:
– Воржа, помнишь, когда ты была маленькой, ты попросила меня не отдавать тебя замуж, пока тебе не исполнится пятнадцать?
Конечно, я помнила.
– Ты такая красивая… Я не говорил, но тебя уже несколько раз хотели сватать, а отказывать – обиду делать, сама знаешь. Ты молчишь. Ты понимаешь, к чему я веду?
– Понимаю.
Отец присел рядом и обнял меня за плечи.
– Дочка, цыганы сказали, что приедут в сваты. Богатые, лошадями живут.
– Отец, что за цыганы-то?
– Христофоровы. Родственники Рябчику нашему.
– Ты их видел?
– Видел. На рынке.
– И о чем вы сговорились?
– Я им сказал, чтоб приходили. Сказал, коли дочке жених понравится – отдам, а не понравится, так против воли не отдам ее.
– И как… его зовут?
– Его зовут Драго Христофоров.
– Драго… Когда, отец?
– Обещались приехать завтра.
Отец с облегчением улыбнулся и уже хотел идти, когда я остановила его:
– Подожди! Материя-то на что?
– Да тебе материя! На платье, подушки там, всякое-разное…
Он помолчал, потом потрепал меня по плечу:
– Ты, дочка, правильно…
– Да.
Отец еще раз приобнял меня и вышел.
Материи оказалось так много, что я завернулась в нее сорок раз! Я стала как бочка, но пришла мама, размотала меня, и я вернулась к делу. Семья-то не маленькая, а женщин только я и мама, на всю работу рук не хватает. В шатре подмести, воды принести, самовар разжечь, постряпать, убрать, постирать, самовар разжечь, одежу чинить, и снова самовар – уф!
И только когда свалилась я ночью на перину, нашлась у меня маленькая минутка подумать. Вот ведь как! Все по чести мне отец рассказал. Даже сказал, что против воли не отдаст. Да только не знаю… все равно мне. За кого попало ведь не выдаст. А сладится, не сладится – сразу и не поймешь. И что за хитрость полюбить? Любит же отец меня – и я люблю его. Маму люблю, поросят, Ползунка, Лолли с Розой.
Стало быть, Драго. Имя-то красивое какое – звучит, как драгоценность. Дорогой, дорога… Драго. Верно, хороший человек он. Даст Бог, все у нас сладится. Чего мне думать? На это есть Бог. Коли Бог даст, все будет хорошо. Даст Бог здоровье, счастье – будет у нас все: будут у нас и деньги, будут у нас и лошади, будет у нас и хлеб, все будет. Не переживай, отец, я полюблю его.
Глава пятая
Сыр чар барьела, только муло шунэла[15].
Кто не знает Священную Хунедоарскую Империю – тот ничего не знает. Размах ее крыльев – на полземли. Голос Империи – гром ее пушек. Слава Хунедоаре! Да здравствует король! Правда, на троне сейчас сидит Герцог. Он правит Империей. Слава Империи! С герба ее смотрит огнедышащий змей, в когтях его – связка с золотыми ключами. Считается, это ключи от мира. Слава Хунедоаре! Она занимает одну пятую суши. Сила над силой! Держава держав! На востоке она упирается в океан, с юга ее прикрывают горы, на севере – тундра. Западные соседи – княжества Буковина и Северная Нархалия – долгое время находились под полным ее контролем, однако ничто под луной не вечно. Хунедоарцы – легендарный народ: сотни раз были биты и сто раз побеждали; они бы могли захватить весь мир, но… упустили момент. Империю погубил успех. Слава – серьезное испытание. Двести лет Хунедоара почивала на лаврах: задела хватало, тревогу не били, но величие таяло – незаметно. Империя обрюзгла и зажирела. Героизм остался только в песнях и летописях. Золотой век Империи миновал. О завоевательных походах даже речи не шло. Хунедоара с грехом пополам управлялась с внутренними проблемами. Мятежи и бунты подрывали ее здоровье. Казна истощалась. Хунедоара трещала по швам, как старая бочка, – вот-вот развалится. Ей требовались железные скрепы. И мастер, способный ее в них заковать. По закону престолонаследия эта роль досталась Его Высочеству Герцогу Иосифу Карлу Францеху IX Людвигголлерну. Другой вопрос – насколько он был к ней готов. В любом случае Герцог верил в свою звезду и не боялся решительных мер. Ни один из его предков не окончил жизнь на гильотине, и Иосифу Карлу Францеху это даже не приходило в голову. Между тем уже пахло жареным. С запада грозились большой войной. Буковина и Нархалия, которые раньше не могли и пикнуть, окружали Хунедоару, как гиены – одряхлевшего льва. Каждая хотела урвать кусок. Внутри назревал очередной мятеж. Террористы метали в министров бомбы. Народ смотрел и собирался с духом, однако и в нем не было единства. Одни говорили, что Герцог – хороший, а свита – дрянь. Другие твердили, что Герцог еще большая дрянь, чем свита. Только цыганам было, как обычно, плевать, почему одним все, а другим ничего, почему одни правят, а другие гнут спины, почему Герцог – Герцог, а не Император, если правит Империей. Они жили мимо, вскользь, по своим законам, неуловимые и непонятные, как сумеречные духи. Ни на что не жаловались и в политику не влезали – до последнего года, ибо время перемен тем и страшно, что касается всех. Это обычно чревато большою кровью. Но все по порядку.
