Формула счастья - [8]

— Может быть, чашку кофе? — весело спросил он, а когда я ответил утвердительно, он, видимо, удивился. Затем нажал одну из кнопок и снова заулыбался. Заулыбался и я, как дурак.

Вскоре в комнату заглянул молодой человек с широким и плоским, как луна, лицом. Он вошел, держа изящно инкрустированный серебряный поднос, мелким танцующим шагом приблизился к нам и начал разливать кофе. Зунг нежно похлопал его по согнутой спине.

— Это мой племянник! — с нескрываемой гордостью сообщил он. — Он делает отличный кофе, но его способности выходят далеко за пределы этой сферы.

Племянник выпрямился и двумя пальцами отвел прямую челку со лба. Он очень старался остаться безразличным к похвале, но не смог — глупо захихикал, схватил пустой поднос и выбежал вон.

Как только мы остались одни, Зунг решил, что пора приступить к деловой части.

— Я очень хорошо знаю вашего шефа и полностью доверяю его выбору, — сказал он. Первое было верно, а относительно второго я знал, что он лжет.

Мы обменялись приветливыми взглядами. Зунг продолжил:

— Вы уже разговаривали с профессором… гм.-.гм…

— Да. Энцо Дженетти.

Да. В таком случае, вам все ясно, не так ли?

— Было бы чересчур утверждать нечто подобное, господин Зунг.

— Э-э, я, конечно, не говорю об этой ужасной двойной трагедии.

— Я тоже.

На его лице мелькнула легкая тень недовольства

— Чрезвычайный Председатель Совета безопасности не привык, чтобы его прерывали.

— Как вас зовут, молодой человек? — очень любезно, но с ноткой пренебрежения в голосе спросил он.

— Симов. Тервел Симов, господин Зунг.

— Да. Прекрасно. Видите ли, месье… Симов. Или нет! Тервел! Позволь мне называть тебя Тервел. Ты ведь мог бы быть мне сыном.

Этого мне только не хватало! Полный абсурд!

— Конечно, господин Зунг! — с мальчишеским энтузиазмом ответил я.

Я был весь на нервах, и было не похоже, что время, проведенное с ним, меня успокоит. Его методы были хорошо известны, но им трудно было противостоять. Он использовал «доброжелательные» выражения и похвалы, которые унижали, не давая возможности защищаться. Он обескураживал неожиданными отступлениями и неуместной снисходительностью. Отвечал насмешкой на самые серьезные и долго обдумываемые доводы. Начинал рассказывать анекдоты именно в тот момент, когда его собеседник старался выстроить наиболее сложный логический вывод… Другими словами, Зунг был не из тех, с кем приятно встречаться.

— Во-первых, я хотел бы тебя ободрить, Тервел. — Зунг отпил глоточек кофе и тихо щелкнул зубами. — Твоя задача вовсе не так трудна, как может показаться на первый взгляд. Если исключить неудобства, связанные с перелетом, все остальное проще простого и, увы, весьма прозаично.

Он с прискорбием покачал головой, устроился еще поудобнее на своем стуле и напевно продолжал:

— Вот что там случилось, Тервел. Между Фаулером и Штейном, двумя необыкновенно талантливыми и амбициозными учеными, постепенно возникло научное соперничество. В начале они всеми силами старались его скрыть. Они были благородными людьми и отлично понимали, что это недостойно, противоречит научной этике. — Зунг поднял палец, как будто рассказывал мне какую-то поучительную сказку. — Но ненависть проникала в их сердца все глубже и глубже, отравляла их. И с течением времени дошло до того, что они перестали владеть собой. Начали спорить, иногда вступали даже в резкие пререкания. Желание каждого из них доминировать, быть первым в этом новом, девственном мире — Эйрене, оказалось сильнее их моральных устоев. И все же, вероятно, не дошло бы до такого трагического финала, если бы на базе рядом с ними не работала Линда Риджуэй — молодая, поразительно красивая женщина. Даром что ученые, Фаулер и Штейн были настоящими мужчинами и оба безумно влюбились в свою очаровательную коллегу. К научному соперничеству добавилось и соперничество в любви. Линда Риджуэй, может быть, сама того не сознавая, день за днем подливала масла в огонь их страстей. А как сказал Шекспир: «Чем страсть сильнее, тем печальнее ее конец». Увы! — Грустно улыбаясь, Зунг развел короткими ручками.

— Ага! Понимаю, — сказал я с плохо скрытой иронией. — История скорее романтическая. Ведь так? Но я задаю себе вопрос, господин Зунг, если все уже выяснено, зачем я должен лететь на Эйрену?

— Эх, дорогой мой Тервел, — примирительно вздохнул он, — все мы — рабы формальностей. Когда-нибудь переселение, а значит, и смерть Фаулера и Штейна станут достоянием общественности, и тогда будет необходимо сослаться на официальное расследование.

— И вы считаете, что предложенные вами научные и любовные мотивы будут восприняты всерьез? Последовал звонкий, нарочито беззаботный смех.

— К счастью, обыватели не так мнительны, как люди вашей профессии, Тервел. Да и ваше Бюро пользуется исключительным авторитетом.

— В общем-то да, так же как и ЦКИ. Только, в отличие от его сотрудников, мы не согласились бы взять на себя ответственность ни за дела других, особенно за такие, как заселение Эйрены, за предварительно отрежиссированное расследование. Наше Бюро не позволило бы скомпрометировать себя, господин Зунг.

Он пропустил мимо ушей мое замечание о незавидной роли Центра как ширмы и ухватился за мои последние слова.