Формула моей любви - [57]

Выступил профессор Светлов блестяще. Его доклад вызвал настолько большой резонанс, что, нарушая всякий регламент, Марк еще долго отвечал на вопросы с трибуны и был «захвачен» коллегами, когда спустился с нее. Выйдя из зала, он продолжал отвечать на вопросы, приняв участие в стихийно возникших дебатах и наскоро давая интервью сразу нескольким телевизионным каналам, причем разных стран.

В то же время он то и дело украдкой посматривал на часы, задумываясь о чем-то отвлеченном, чувствуя нарастающую потребность отстраниться от своего доклада, от напряжения и волнения, связанного с ним, и от его активного обсуждения, перевести дух и…. И для этого ему нужна была Клавдия.

Необходима. Прямо сейчас.

Нужно было срочно провести их обычную «психотерапию» – прогуляться и посидеть где-нибудь в совместном медитативном молчании. Он даже знал где – здесь в Сочи Марку и Клавдии приходилось уже бывать на научных собраниях, и не раз, и у них уже имелось «свое» облюбованное местечко, которое они обнаружили в первый же приезд, местечко, где практически не появлялись люди, а вид оттуда открывался прямо таки потрясающий. Далековато, правда, но можно и такси взять, а не идти пешком.

«Все можно, главное, добраться до Клавы», – с нетерпением думал профессор Светлов и все поглядывал и поглядывал на часы, отмеряя в голове – вот ее самолет приземлился, она без багажа – значит уже в такси, вот должна доехать до гостиницы, вот….

И сбежал самым банальным образом – как-то ужом просочился между пытавшимися задержать его коллегами, кивая на ходу и бурча что-то невразумительное, отдаленно похожее на смутное обещание из разряда: «Я подойду». Не врал, между прочим, ни разу – обязательно подойдет, вопрос лишь в том, когда.

Сбежал. И поспешил в свою гостиницу, в которой давным-давно, еще несколько месяцев назад, забронировал номер для Клавдии. Поселиться в Сочи в дни форума было практически невозможно не только в гостиницах любого класса, но и в частном секторе – настолько большим оказался интерес к этому мероприятию, и не просто в ученом мире, но и у бизнесменов, чиновников высшего звена, да и у обычных граждан, поскольку многие доклады будут представлены в открытом доступе и даже транслироваться на специальных каналах в прямом эфире, то есть для широкой аудитории, и билеты на них были распроданы задолго до начала самого Форума.

Клавдия подустала.

С утра успела поработать с бумагами, потом в аэропорт, самолет немного задержали, всего на полчаса, но накапливающееся напряжение усиливалось. В Москве дождь, а тут вышла из аэропорта – в другой мир, в другую жизнь – лето вовсю! Парит-жарит под тридцать градусов!

Пока добралась до гостиницы, пока заселилась, совсем сомлела и еле дождалась, когда можно будет наконец принять душ и смыть с себя вместе с усталостью и это накопившееся напряжение. До встречи с Марком далеко – у него доклад, потом обсуждения-прения, а это надолго, раньше позднего вечера его нечего и ждать. Вот и ладненько – значит можно поплескаться подольше.

Дверь в ее номер была не заперта, а открыта на небольшую щелку.

Водилась за Клавдией такая привычка – в номер войдет, сразу с порога осматриваться начинает и ручкой эдак небрежненько у себя за спиной – эть, как отмахнется, дверку вроде как захлопнет. А дверка та – э-э-э-э, лениво эдак прикрывается, но не до конца, и замок не защелкивается.

Сколько раз так уже было! Марк постоянно распекал Клавдию по этому поводу и бесконечно напоминал про то, что надо двери закрывать и проверять, что закрыла. Но это мало помогало – нет-нет, да и забудет закрыть дверь, как вот сейчас, может так и полдня проходить, не замечая.

Он заранее насупился от этой ее безалаберности, собираясь строго отчитать, раздраженно шагнул в номер, не преминув захлопнуть за собой дверь, и позвал строгим голосом:

– Клава!

Прошел через небольшой коридорчик в комнату и… и замер.

Она стояла возле кровати голая, мокрая и, подняв руки вверх, раскручивала полотенце на волосах. Услышав его голос, она резко обернулась.

Через распахнутую балконную дверь в комнату беспардонно ломилось розово-алыми лучами заходящее солнце, нежно озаряя нагое, мокрое точеное тело. Кожа светилась необыкновенным жемчужно-розовым светом, превращая женщину в нереальную, словно парящую над землей и обыденностью сияющую богиню…

Застигнутая врасплох, она замерла, так и продолжая держать в поднятых руках полотенце, из которого, как в замедленной съемке медленно-медленно падали мокрые сверкающие на солнце пряди волос…

И смотрели на него невероятные, широко распахнутые от неожиданности малахитовые глаза.

Время замерло и Марк почувствовал как стучит у него в груди сердце, как закипает кровь в паху.

И внезапно снизошло на него пьянящее озарение, что на самом-то деле нет и никогда не было, и не может быть у него никакого выбора, и не существовало никогда никакой иной возможности жить, дышать, двигаться, существовать, как личность, как мужчина, как человек, мыслить и быть без вот этой женщины, без полного единения с ней.

Не в состоянии разорвать нить между их соединенными взглядами, Марк неосознанно, в несколько огромных шагов, преодолел расстояние, разделявшее их, и, продолжая тонуть в ее глазах, начал нервно, стремительно раздеваться, буквально срывая с себя одежду.