Формула моей любви - [25]

Они оба были совершенно потрясены этим странным, необъяснимым явлением, парадоксом каким-то и, обмениваясь впечатлениями, когда возвращались назад в поселок, все переспрашивали друг друга: «Я тебя вот так чувствовала, как себя, а ты?» – «И я, как себя». – «А музыку слышал?» – «Слышал. А ты чувствовала эту красоту в какой-то момент, аж как боль?» – «Чувствовала. А ты»…

Но странным, чудесным образом они оба практически сразу приняли то, что с ними произошло, как факт – вот оно есть это явление и что теперь? Разбираться, почему так происходит? Да ладно, зачем? Поэкспериментировали несколько раз – посидели на круче над речкой недалеко от поселка, посмотрели закат оттуда – не такой, конечно, масштаб панорамы, как на мысу, но тоже ничего. Помолчали – все то же самое. Еще разок съездили на мыс, там «помедитировали» на заходящее солнце – тот же эффект – обмен всеми ощущениями, и звучащая в голове, тихая музыка. И как-то сразу привыкли и уже не удивлялись.

Клавдия постоянно расспрашивала Марка обо всем, что ее захватывало и что было интересно, и заслушивалась его рассказами, так ей нравилась его манера излагать мысли, передавать свои эмоции, зачаровывал тембр его голоса и то, что он умел очень сложные научные вещи разъяснять простым, понятным языком через образы и сравнения.

– А как ты решил стать ученым? – с неподдельным интересом выспрашивала она.

Марк, усмехнувшись воспоминаниям, рассказал про дедовские вопросы с «подвывертом» и тот самый коварный, про время, который и определил его дальнейшее жизненное предназначение.

– Ну, ты обдумывал два дня и к какому выводу пришел? – У Клавдии прямо-таки горели глаза от любопытства.

– Я стал размышлять, – рассказывал Марк, хмыкая иронично над этой ее детской непосредственной заинтересованностью, – а на самом деле, в какую долю времени я есть «я» как реальный физический и биологический объект? В какой момент я действую, существую, думаю? Какова продолжительность этого момента? А «я» вообще есть? – И усмехнулся, посмотрел на Клавдию: – Знаешь, к какому выводу я тогда пришел?

– К какому? – задала она ожидаемый им вопрос, завороженно глядя на него.

– Если время таково, каким его принято считать и обозначать в системе счисления, – значит меня нет.

– Как это? – поразилась Клавдия, шикроко раскрыв от удивления глаза.

– А вот так, – снова усмехнулся Марк, сам увлекшись своим объяснением. – Как я рассуждал: какой момент времени можно определенно считать настоящим? Секунду? Вот смотри: раз, – показал он выставленный палец. – Я сделал одно движение за секунду, и я точно был в это мгновение в настоящем времени. Но через секунду это уже прошлое. Но ведь я чувствую себя, осознаю и ощущаю, думаю-размышляю гораздо большее и продолжительное время, чем секунда, – значит я есть. И я сделал вывод, что время совсем не то физическое явление, каким его принято определять и измерять, это совсем иное явление, хотя бы потому что я есть. Я рассуждал так: если человек существует в настоящем, а оно исчисляется одной лишь секундой, тогда это какая-то глобальная несправедливость и какой-то вселенский обман. Не может быть так, что человек – самая сложная, самая продуманная до микрона, до кванта энергии, живая структура на Земле была создана, чтобы существовать в реальности лишь эту секунду. Слишком несоразмерны сложность и структурированность объекта, его связи с другими объектами, влияние на них и краткость его существования, его реальности. И я сделал единственно возможный вывод: либо меня не существует, то есть я, как личность, как физико-химический-биологический объект не существую и все, что я знаю о себе, есть не что иное, как иллюзия какого-то отдельного от тела разума, либо понятие и описание физических свойств времени и его законов ошибочно и имеет принципиально иную физическую форму, чем принятую в современной науке. Второй вывод показался мне более вероятным в тот момент, с чем я и пришел к деду и объявил, что собираюсь вычислить настоящую структуру и свойства времени, для чего и намерен стать математиком.

– И как, вычислил? – с интересом спросила Клава.

– Ну, математиком-то я стал, но с законами и свойством времени пока так и не разобрался до конца, кроме, пожалуй, того, что уверился, что старик Эйнштейн, пожалуй, был не во всем прав.

– Как это? – ахнула Клавдия.

– Да вот так это, – рассмеялся ее искренней реакции Марк и, в свою очередь, поинтересовался: – Ну а ты как решила стать филологом? По стопам мамы или призвание имеешь?

– С призванием все было сложно, у родителей и старшего поколения возник спор «физиков и лириков» на тему, в каком направлении развивать ребенка. В том смысле, что бабушка и дед у меня технари, а мама и папа гуманитарии: мама – лингвист, а папа – славист, занимался славянской культурой.

– А что, ты проявляла способности в обеих сферах?

– Ну, как сказать… – широко улыбнулась Клавдия.

Старшим Невским казалось, что они углядели у внучки склонность к точным наукам, младшие напирали на полное их отсутствие и явный уклон интересов дочери к гуманитарной составляющей. Хорошо, хоть не экспериментировали методом проб и ошибок и особо ребенку не досаждали.