Формула клада - [57]

– Почему вы не уехали еще тогда, после нашей встречи в «Лондонской»? Вы же отобрали у меня ту телеграмму из Франции, вы знали, что французы оставляют Одессу! – Казалось, вопрос задала сама тьма.

Джереми убрал руку от револьвера и сел. Глаза Эльвиры мерцали из-под наброшенного на рыжие волосы платка, это было бы красиво, если бы Джереми не знал, что так светятся глаза у женщин, когда те долго и безнадежно плачут.

– Поедем со мной, – шелестом ветра в ночи позвал он.

– В Англию? – спросила она и отвернулась, и ощущение абсолютной безнадежности захлестнуло сердце острой, почти смертельной болью. Он и не знал, что бывает так больно! Но он еще не сдавался, он еще пытался бороться:

– Альбина с нами, конечно. Дед будет счастлив, а не будет… главное – бабушка будет счастлива! Поедемте, Эльвира… Элли… Здесь же… ничего не останется! Все, кто сошлись в этой войне, красные они, белые или просто бандиты… Гришины-Алмазовы, Григорьевы, Махно, Троцкие… не важно… Они все умрут! Уцелеют лишь те, кто успеет бежать из обезумевшей страны!

– Страна не обезумела, – тихо возразила Эльвира. – Наоборот, она очнулась.

– Только буйные сумасшедшие крушат все вокруг себя. Даже то, что принадлежит им самим.

– Может, вы и правы! – Эльвира заговорила быстро, лихорадочно. – Может, мы делаем неправильно, но… Мы справимся! Что пропало – не вернешь, но у нас будут новые заводы, и инженеры будут, еще лучше прежних, из тех самых людей, которые раньше даже имя свое написать не могли! Они получат образование, они…

– И кто же будет заниматься этим строительством и этим образованием тех, кто имя свое написать не может? – насмешливо спросил Джереми. – И кто из них захочет стать инженером? Вот эти? – Он кивнул в сторону лагеря, откуда еще доносились разудалые пьяные песни.

– Поэтому ни я, ни моя сестра никуда не поедем, – ответила Эльвира. – Мой отец, и моя мама, и мамин брат – все они были членами революционных кружков. Папу застрелили, когда он бежал из Сибири, из ссылки. Но мама не плакала. Она говорила, это был его долг. Они все хотели изменить империю. Если пока получается совсем не так, как они хотели… тем более мы не имеем права бежать – ведь это наша семья все затеяла. – Она смущенно улыбнулась. – Не только наша, конечно…

– Вы погибнете, – безнадежно сказал Джереми, уже понимая, что дочь полковника Косинского не отступит. Как не может отступить он, сын казненного инженера Лернера. Все мы платим долги своих предков. И свои долги – им. – Ваша страна всегда… перебирала подданными. Вы цените своих людей не за достаток или славу, что они приносят, а за… какую-то выдуманную правильность. Раньше неправильными подданными были евреи или поляки. Если что-то и изменится, то лишь «неправильность» подданных. Теперь неправильными станут «бывшие». А вы ведь «бывшая», мисс Косинская!

– У нас не будет подданных. Только товарищи. – Эльвира встала, кажется твердо приняв решение. – Прощайте, Джереми Лернер! – Она наклонилась и крепко поцеловала его в губы. И прежде чем он успел поймать ее за край платья, исчезла во мраке.

Джереми почувствовал, что щеки у него мокрые. Утро приближалось. Роса, наверное.

Когда люди старательно и продуманно избегают друг друга, неудивительно, что у них получается. Джереми недовольно посмотрел на сидящую по другую сторону костра рыжую. Альбина ответила ему непроницаемым взглядом, каким смотрела в зале «Лондонской». Эльвира же не оставила и шанса для нового разговора: к костру она возвращалась, когда он стерег обозы Григорьева, а когда возвращался он… она отправлялась караулить связного Деникина!

Захрустела пожухлая от жары трава под быстрыми шагами, и Эльвира, как всегда закутанная в тряпье, выскочила из вечерней мглы к костру:

– Двое… в соседней деревне… по выправке – офицеры… – захлебываясь сбитым от бега дыханием, прошептала она.

Альбина вскочила… Трава захрустела снова, и от мрака отделился Сенька. Увидел остальных, и по лицу его скользнуло выражение мгновенной досады.

– Забегали у возов, – под требовательно-вопросительным взглядом Джереми проворчал он. – Запрягают. Атаман в лагере остается, ждет чего-то… или кого-то…

Теперь уже вскочил Джереми… и все четверо напряженно уставились друг на друга поверх огня.

– Не свезло нам – разом и белые собрались нашего атамана навестить, и схрон для добычи нашли. – Сенькина ухмылка стала паскудной. – Разделится придется. Решайте, барышни, чего вам дороже: атаманская здобыч… или григорьевские пятнадцать тыщ штыков на фронте.

– Я с Эльвирой могу проследить за добычей, а вы с Альбиной… – Джереми медленно потянулся к карману, где лежал револьвер.

– За дурня меня не держи. – Рука Сеньки уже была в сильно оттопырившемся кармане. Пистолетное дуло сквозь прохудившуюся ткань глядело точно на Джереми. – Чтоб вы вдвоем со всей здобычью до Англичании дернули, а меня оставили перед Махной отдуваться?!

– Моя сестра никуда не побежит! – возмутилась Альбина.

– Дура ты, Алька! Спелись твоя сестрица с англичанином, как есть спелись… дролечки! Мне что красные, что дениникинцы – все едино, мой интерес – здобыч. Или я с Элькой за возами прослежу, а ты, англичанин, с Алькой навстречу белякам шуруйте… Или сам со мной за возами иди, а барышни наши пущай деникинцев перестренут. А только ни вы две, – он поочередно указал на сестер, – ни ты с ней… – он ткнул пальцем в Джереми и Эльвиру, – без меня к добыче не сунетесь!