Форель разбивает лед - [10]

Шрифт
Интервал

Покойный муж говаривал мне: "Минна,

Умру спокойно - ты не пропадешь,

Сумеешь грош нажить на каждый грош

И в деле разобраться, как мужчина".

А Фриц мой знал отлично в людях толк,

Недаром шуцманом служил лет десять;

На глаз определит - того повесят,

А тот поступит в гренадерский полк.

Ко мне, быть может, был он и пристрастен:

Свою жену ну как не похвалить?

Но вскоре приказал он долго жить.

В таких делах уж человек не властен!

Живым - живое, а умершим - тленье.

И вот, покрывшись траурным чепцом,

Открыла гарнированный я дом,

Чтоб оправдать супружеское мненье.

Вложила весь остаток капитала

Я в этот дом; не мало и хлопот...

А через год - глядь - маленький доход.

Но большего ведь я и не искала.

Без нищеты дни протянуть до смерти

Вот вся задача. Но зато труда

Потратила не мало, господа,

На это дело, верьте иль не верьте!

Руководить жильцовскою оравой,

Распределять и строгость, и привет

Трудней такой работы в свете нет.

Должны бы мы увенчиваться славой,

Как полководцы, иль как дипломаты,

Иль как какой известный дирижер...

Все должен знать хозяйский слух и взор

Насчет скандалов, нравственности, платы.

Перебывала масса квартирантов;

Видала я и фрейлин, и певиц,

И адмиралов, и простых девиц,

И укротителей, и модных франтов.

И Джойс Эдит была между другими;

Актрисою писалася она,

Нужды не знала, но была скромна

И превосходно танцевала шимми.

Конечно, к ней ходили тоже гости,

Но человек - всегда ведь человек,

И так короток наш девичий век!

Степенным быть успеешь на погосте.

Я никого - мой Бог! - не осуждаю:

За молодость кто может быть судья?

Как вспомнится: "К Максиму еду я",

Так до сих пор теряюсь и вздыхаю...

Меж прочими к нам приходил и Вилли,

И наконец - бывал лишь он один.

Ну что ж? Вполне приличный господин,

И по-семейному мы время проводили.

И барышня к нам часто забегала,

Его сестра, да друг его, блондин

Высокий, тоже милый господин,

И ничего я не подозревала.

В день роковой я около полночи

Решила спать. А Вилли был у нас

Свой человек!.. Я потушила газ

В передней и легла, сомкнувши очи.

Поутру встала. С виду все в порядке.

Эдит вставала рано. Стук-стук-стук.

Стучу... Еще... Хоть бы единый звук

Из-за дверей в ответ! Как в лихорадке,

Какао я скорей на подоконник...

Стучу что мочи в двери кулаком,

Ломаю их, не думая о том,

Что, может, не ушел еще поклонник...

Ах, ах! как замертво я не упала?

Как упустил свою добычу черт? !

Бутылки между роз, слоеный торт

И два недопитых до дна бокала...

Лишилась дара речи... рву косынку,

Как дура... А Эдит моя лежит

Как спит; кинжал в груди у ней торчит,

И кровь течет на новую простынку!..

Ну кто бы тут, скажите, не рехнулся?

Никто же ведь не думал, не гадал!

Такое преступленье и скандал!

Я на пол - бух, и речи дар вернулся.

Поверите, я никому на свете

Такого не желаю пережить.

Как застрахованной от горя быть,

Когда мы все как маленькие дети?..

8. ТРЕТИЙ СВИДЕТЕЛЬ / Шкет

Что ж, господа, вы хотите знать?

Видел что? - ничего не видел.

Знал кого? - никого не знал.

Слышал кой-что, да и то случайно.

Род занятий? - как вам сказать?

Чем придется - всего вернее.

Возраст? - Двадцать. Холост. Крещен.

Местожительства не имею...

Был не очень большой мороз,

Как вы помните: сухо, ясно

Прямо, погода как на заказ

Для такой вот бездомной братьи.

Тут кино, а туда - кафе,

Так - фонарь, там - стоянка трама.

Место бойкое, свет вовсю:

Можно выбрать кого угодно!

Клюнуло... Видно, важный гусь.

Я за ним в переулок темный.

Вдруг куда-то пропал мой тип,

Будто сквозь землю провалился.

Закурил... Надо подождать.

Слышу в желудке: скоро полночь...

С двух... выходит - десять часов!

Дело дрянь! А стою у подъезда.

Как прошли, не заметил я,

Только слышу: как будто спорят.

Голос у девушки чист, приятен!

Думал - гулящая; нет, не то.

Ну а мужчина совсем как мальчик!

Старшие классы... юнкер... спорт.

Да и не спорят, а как-то странно

Оба волнуются все об одном.

С голоду все мне было понятно,

Вспомню - опять не понять ни черта.

Будто она ему: - Милый, ты видишь?

Легкая поступь тяжелей всех,

Легкий стук - это гроб забивают,

Плод получить - не сливы трясти.

Он ей: - Когда тебя что смущает...

Ну, искушенье... сделай и брось!

Тут очищенье, крепость, сила.

- "Сделай и брось!" А прилипнет рука?

- Есть огонь, всякий клей растопит.

- Да, огонь, и железо, и смерть!

Тут умолкла. Вдруг очень нежно:

- Кто тебе дороже всего?

- Кто дороже всего, ты знаешь.

Я говорил, не скрывал ничего.

- Преступленье - такая честность!

- Что с тобой? Ты сегодня больна?

- Ах, в болезни остреет зренье,

Мысль яснеет, тончает слух!

- Право, какая-то ночь вопросов!

- Что ж? пускай, но скажи мне одно,

Больше я приставать не буду:

Прав ли тот, кто уходит сам?

Ну, уходит... ты понимаешь?

- Я далеко не фаталист,

Но считаю, что все уходы

Нам предписывает судьба.

Тешимся детски свободной волей,

А уходим, окончив роль.

- Это ясно, по крайней мере!

Тут вернулся мой господин,

Подошел и пыхнул сигарой...

Не напрасно так долго ждал!

Пусть приходят и пусть уходят,

Что мне за дело до других?

Я на сегодня имею ужин...

А чего-то мне было жаль...

9. ЧЕТВЕРТЫЙ СВИДЕТЕЛЬ / Сыщик


Еще от автора Михаил Алексеевич Кузмин
Крылья

Повесть "Крылья" стала для поэта, прозаика и переводчика Михаила Кузмина дебютом, сразу же обрела скандальную известность и до сих пор является едва ли не единственным классическим текстом русской литературы на тему гомосексуальной любви."Крылья" — "чудесные", по мнению поэта Александра Блока, некоторые сочли "отвратительной", "тошнотворной" и "патологической порнографией". За последнее десятилетие "Крылья" издаются всего лишь в третий раз. Первые издания разошлись мгновенно.


Нездешние вечера

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дневник 1905-1907

Дневник Михаила Алексеевича Кузмина принадлежит к числу тех явлений в истории русской культуры, о которых долгое время складывались легенды и о которых даже сейчас мы знаем далеко не всё. Многие современники автора слышали чтение разных фрагментов и восхищались услышанным (но бывало, что и негодовали). После того как дневник был куплен Гослитмузеем, на долгие годы он оказался практически выведен из обращения, хотя формально никогда не находился в архивном «спецхране», и немногие допущенные к чтению исследователи почти никогда не могли представить себе текст во всей его целостности.Первая полная публикация сохранившегося в РГАЛИ текста позволяет не только проникнуть в смысловую структуру произведений писателя, выявить круг его художественных и частных интересов, но и в известной степени дополняет наши представления об облике эпохи.


Анатоль Франс

Критическая проза М. Кузмина еще нуждается во внимательном рассмотрении и комментировании, включающем соотнесенность с контекстом всего творчества Кузмина и контекстом литературной жизни 1910 – 1920-х гг. В статьях еще более отчетливо, чем в поэзии, отразилось решительное намерение Кузмина стоять в стороне от литературных споров, не отдавая никакой дани групповым пристрастиям. Выдаваемый им за своего рода направление «эмоционализм» сам по себе является вызовом как по отношению к «большому стилю» символистов, так и к «формальному подходу».


Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро

Художественная манера Михаила Алексеевича Кузмина (1872-1936) своеобразна, артистична, а творчество пронизано искренним поэтическим чувством, глубоко гуманистично: искусство, по мнению художника, «должно создаваться во имя любви, человечности и частного случая». Вместе с тем само по себе яркое, солнечное, жизнеутверждающее творчество М. Кузмина, как и вся литература начала века, не свободно от болезненных черт времени: эстетизма, маньеризма, стилизаторства.«Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро» – первая книга из замышляемой Кузминым (но не осуществленной) серии занимательных жизнеописаний «Новый Плутарх».


Мечтатели

Критическая проза М. Кузмина еще нуждается во внимательном рассмотрении и комментировании, включающем соотнесенность с контекстом всего творчества Кузмина и контекстом литературной жизни 1910 – 1920-х гг. В статьях еще более отчетливо, чем в поэзии, отразилось решительное намерение Кузмина стоять в стороне от литературных споров, не отдавая никакой дани групповым пристрастиям. Выдаваемый им за своего рода направление «эмоционализм» сам по себе является вызовом как по отношению к «большому стилю» символистов, так и к «формальному подходу».