Фонвизин - [7]

Однако вернемся к столь важным для него иностранным языкам. Надо сказать, что с точки зрения некоторых (далеко не всех) европейцев, мнение которых в России знали и ценили, русские дворяне владели ими превосходно. Например, читатель переведенной с французского и изданной в России в 1765 году книги «Дорожная география, содержащая описание о всех в свете государствах» мог узнать, что представители российского благородного сословия «приятны к чужестранным» и изъясняются на французском, немецком и итальянском языках. Благодаря некоторым русским поэтам и переводчикам, не обязательно дворянам, список известных россиянам иностранных языков был существенно шире. Например, «второй Ломоносов» (по мнению императрицы Екатерины II) или ее «карманный поэт» (по мнению его недругов) Василий Петрович Петров изучил не слишком распространенный в России английский, издатель сатир Кантемира и автор стихотворений «в честь Вакха и Венеры» Иван Семенович Барков — шведский, а про знаменитого вельможу елизаветинского и екатерининского царствований, переводчика оперных либретто и, подобно Баркову, автора стихотворений «во вкусе Пиррона» Адама Васильевича Олсуфьева его сын Дмитрий Адамович вспоминал, что «он говорил и писал весьма отчетливо и правильно на языках французском, немецком, италиянском (в нем он даже знал все наречия), на шведском и датском и понимал, и мог изъясниться по-английски».

Если в отношении «набора» известных ему европейских языков Фонвизин в общем и целом соответствовал описанному в «Дорожной географии» стандарту, полиглотом не был, «необычных» языков не знал и того же Хольберга переводил не с датского, а с немецкого, то по другим пунктам описанные во французской книге фантастические россияне сильно его опережали. Например, из «Дорожной географии» следует, что «дворяне Российские трезвы», Фонвизин же отмечает, что имел большую склонность к горячительным напиткам и не стал пьяницей лишь благодаря постоянным головным болям (из-за мигреней же он приобрел славу не самого трудолюбивого сотрудника, почти как среднестатистические шведы, про которых в той же французской книге говорится, что «они ленивы и любят вино и хорошее кушанье»). В «Дорожной географии» сказано, что «дворяне Российские учтивы», Фонвизин же утверждает, что был ядовит и обиженные его колкостями «оглашали» молодого острослова «злым и опасным мальчишкою».

В самом начале 1760-х годов переводы Фонвизина (по большей части с немецкого) печатаются в двух московских университетских журналах: в «Полезном увеселении» (1761) и в «Собрании лучших сочинений» (1762). Первый издавал поэт и переводчик, с 1763 года — директор, а с 1778-го — куратор Московского университета Михаил Матвеевич Херасков, второй — профессор Московского университета, автор «Истории о знатнейших европейских государствах» (под таким названием вышел перевод его лекций по истории) Иоганн Готфрид Рейхель. Об обоих в «Чистосердечном признании» не сказано ни слова, но оба — хорошие знакомые Фонвизина (чего стоит хотя бы такой, по обыкновению насмешливый, отзыв о знаменитом поэте: «М. М. Хераск. с женою живут смирно. Он также с полпива пьян, а ее дома не застанешь» — письмо сестре, датированное 1770 годом). Рейхель же благоволил к молодому автору и, вероятно, очень его ценил. В журнале Хераскова Фонвизин помещает небольшой рассказ «Правосудный Юпитер» (как выяснилось относительно недавно, принадлежащий известному немецкому автору И. Г. Б. Пфейлю, 1732–1800), в журнале Рейхеля — «Господина Менарда изыскания о зеркалах древних» (диссертацию члена Французской академии, написанную на французском, но, по мнению исследователей, переведенную Фонвизиным с немецкого), «Торг семи муз» (одно из философских «Сновидений» немецкого писателя Иоганна Готлиба Крюгера), «Господина Ярта рассуждение о действии и существе стихотворчества» (переведенную с французского речь академика города Руана) и «Рассуждение о приращении рисовального художества господина Рейтштейна с наставлением о начальных основаниях оного». Вероятно, переводы, напечатанные в «Собрании лучших сочинений», Фонвизин выполнял по заказу редактора журнала, и судить по ним об интересах юного переводчика было бы неправильно.

По инициативе Рейхеля Фонвизин начинает переводить и огромный роман французского писателя Жана Террассона «Сетос, история, или Частная жизнь» (в русском варианте — «Геройская добродетель, или Жизнь Сифа, царя египетского, из таинственных свидетельств древняго Египта, взятая»; в России в 1760-х годах переводы с подобными двухчастными названиями появлялись не редко, например, роман французской писательницы Шарлоты Комон де ла Форс имел заголовок «Геройский дух, или Любовные прохлады Густава Васы, короля шведского» — в то время все героическое, будь то дух или добродетель, было в моде). Небольшой фрагмент фонвизинской «Жизни Сифа» напечатан в «Собрании лучших сочинений» и в том же номере журнала расхвален благоволившим к молодому переводчику редактором.

«Не напрасный труд имел господин Фонвизин в переводе на российский язык книги сея своим согражданам, — пишет Рейхель в статье „Известие и опыт о российском переводе „Сифа““. — Великой благодарности достойны переводчики, когда употребляют они время свое на такие книги, кои служат к распространению учения и которые вообще полезны для свободных наук. При столь великом множестве худых книг видно похвальное достоинство переводчика, когда избирает он нечто доброе, полезное и особливое. Что господин Фонвизин в рассуждении сего сделал, о том общество узнает с удовольствием. О знании его в немецком языке я весьма уверен, а общество видело уже силу его в российском языке как из различных опытов, так и из басен барона Гольберга».