Фонтаны на горизонте - [31]

– Ай гоу ту шип[6].

Чуть не сбив Журбу с ног, пьяный поплелся к причалам. Максим догнал моряка, натянул ему на плечи тужурку и дружески хлопнул по спине.

– Ну, топай, камрад. Трошки перебрал!

Журба медленно вернулся к ресторану, пошарил в кармане пальто: на ладони оказалось несколько никелевых монеток и скомканная радужная бумажка.

– Не густо, Максим Остапович, – усмехнулся моряк и подкинул на ладони деньги. – Двадцать центов и пять иен.

Он помрачнел, сунул деньги в карман и быстро зашагал прочь. Он не может рисковать последними грошами. Без еды пока обойдется, а без табака – нет. Как бы сейчас кстати была затяжка. Рот его наполнился слюной...

Журба не сделал и двух шагов, как сзади послышался гортанный голос.

– Максима... капитана... маманди[7] мало-мало... Жулба...

Моряк оглянулся. К нему с робкой улыбкой бежал китаец в широкой синей кацавейке с разрезами и в таких же ватных штанах, туго перехваченных у щиколотки. Бутсы на толстой подошве были ему явно велики. Из-под рваной меховой шапки на Журбу радостно смотрели горящие глаза. Медное скуластое лицо, освещенное улыбкой, показалось Максиму знакомым. «Кажется, встречались».

Китаец быстро-быстро заговорил:

– Сдластвуй, Максима. Твоя моя знай.

Журба вынул изо рта трубку, почесал мундштуком небритую щеку. Знакомый, что ли?

– Моя Ли Ти-сян... – улыбался китаец, часто кивая головой.

– Фу ты!.. Лешка! – в свою очередь обрадовался Журба, хотя смутно помнил китайца. – Не узнал я тебя. Выходит, и ты здесь?

– Моя здеся, – еще быстрее закивал китаец. – Твоя какой пароход ходи?

– На мели сижу, Лешка, – помрачнел Журба. – А ты?

– Моя работа нет, – и он горестно покачал головой.

Моряк понял, что китаец такой же одинокий, бездомный человек, как и он.        Журба вспомнил, что с Ли Ти-сяном они плавали на шхуне. Китаец был коком. После кораблекрушения судьба развела их в разные стороны, и вот они вновь встретились.

Было видно, что Ли Ти-сян особенно рад встрече. Журба вспомнил, что китаец вкусно готовил.

– Добрые ты, Лешка, манты[8] варил.

Он не замечал, что Ли смотрит на него внимательными, умными глазами. Это был взгляд человека, много пережившего и повидавшего. Осунувшееся лицо Журбы, пересохшие губы, лихорадочный блеск глаз – все говорило Ли Ти-сяну о том, что его друг находится не в блестящем положении.

– Ходи мало-мало кушать, – снова заулыбался китаец и сделал приглашающий жест в сторону ресторана. – Моя шибко хочу кушать. Мало-мало сиди, говори...

Журба качнул головой.

– С деньгами, Лешка, туговато. Остатки на табачок да на ночлег берегу. Ли Ти-сян быстро, стараясь не обидеть моряка, проговорил:

– Моя твоя угощай... Моя чена ю![9]

– Нет, браток, не дело переходить на твои харчи. – Максим подумал: «Не хватало еще, чтоб я тебя объедал. У самого, наверное, грошей не больше моего».

– Моя твоя шибко проси ходи, – прижав руки к груди и низко наклонившись, повторил китаец, и в его голосе зазвучали такие умоляющие нотки, что Журба смутился:

– Ну, спасибо, друг!

Они вошли в маленький коридор с заплеванным полом. Гардероб не работал, и моряки прошли в полутемный зал с низким прогнувшимся потолком, который поддерживали деревянные колонны. Гул голосов, звон посуды, обрывки песен и ругань – все это мешалось в синеватом кухонном чаду.

Найдя в углу у окна, выходящего в сторону гавани, свободный столик, друзья сели. Журба сдвинул на затылок фуражку, открыв начинающие редеть и поблескивающие сединой каштановые волосы. Ли Ти-сян снял шапку. Его черные блестящие волосы были гладко зачесаны назад и на затылке переходили в косу с вплетенной красной ленточкой. Лицо с выдающимися скулами было гладким, без единой морщинки. Только по губам и глазам можно было догадаться, что китаец примерно ровесник Журбе: он, как и все коренные жители Азии, медленно старел лицом.

– Чего твоя буду кушай? – Ли Ти-сян достал из-за ворота кацавейки грязный узелок. Развязав его, он склонился над небольшой стопкой медных и серебряных монет. «Все его богатство, – мелькнуло у Журбы. – Жалкие гроши, а готов отдать». Он осторожно отодвинул руку Ли Ти-сяна, закрыл монеты углом затасканного платка.

– Убери свои чены.

– Чего твоя? – с удивлением спросил Ли Ти-сян, не понимая движения Журбы. – Моя считай, сколько тебе надо сулен тю[10] покупай.

– Водки пить не будем, Лешка, – Журба почувствовал, как затуманились его глаза. – На нее, ты знаешь, я небольшой охотник.

Моряк пододвинул монеты Ли Ти-сяна, который все еще не понимал его.

– Спрячь!

– Моя твоя угощай! – воскликнул китаец, и его лицо стало сердитым.

Журба достал свои деньги.

– Вот сначала эти проживем, а потом твои. Компания у нас будет, согласен?

Ли Ти-сян посмотрел на мятую бумажку, улыбнулся.

– Твоя одинаково моя?..

– Правильно, – Журба кивнул и торопливо вскрыл пачку английского табака, который принес официант. Пер вые затяжки он делал, ни о чем не думая, ничего не слыша, весь отдаваясь наслаждению. Только когда трубка была выкурена и немного закружилась голова, Журба принялся за борщ. Оба моряка ели быстро, лишь изредка переговариваясь.

Из скупых слов Ли Ти-сяна Журба узнал, что китаец все это время плавал коком на грузовых и промысловых судах. Он даже побывал в Южной Америке на каком-то чилийском китобойном судне и все пытался поподробнее об этом рассказать: широко разводил руки в стороны, показывая, какого большого кита они промышляли. Но Журба рассеянно слушал Ли Ти-сяна.