Фонарь на бизань-мачте - [140]

— Да, — говорил он Кетту, сидевшему рядом с ним, — я участвовал в трех кампаниях с капитаном л’Эрмитом. Первая на фрегате «Сена» у берегов Норвегии, вторая — на «Доблести» в Индии, третья — вот эта…

Чуть дальше Тристан делился с другим офицером:

— Вийомез привоз нам хлебное деревце. Я посадил его в нашем саду. Оно просто чудесное и скоро начнет плодоносить.

Контр-адмирал, выпив глоток водки, повернулся к госпоже Шамплер.

— Мне велено ждать приказа вернуться в Северо-Западный порт, едва лишь с горы Открытия поступит сигнал «опасность устранена». Как будто я сам не способен принять такое решение, имея здесь столько сторожевых постов! Вот уж поистине ушлые люди, все эти господа! Гражданин мэр недавно сказал, что те два фрегата, которые я ожидал на Яве, погибли для нас навсегда. Один угодил в плен в дельте Ганга, второй, превращенный в торговое судно и вооруженный, как настоящий капер, захвачен вместе с живым товаром — рабами и молодыми креолками, когда сел на мель у мыса Игольного. Я уже написал министру, что жажду оставить командование морскими силами в Индийском океане. И буду на этом настаивать, пока не добьюсь своего. Я принесу куда больше пользы в любом другом месте.

Потом послышался громкий голос Элен, обратившейся к капитану де ла Суше:

— Ни за что не могла бы я следовать моде, которую завели сейчас щеголихи…

Капитан ей что-то ответил, однако внимание Доминики привлек сидевший рядом с л’Эрмитом Гилем.

— Ни с чем не сравнимо нетерпеливое ожидание, которому отдаешься весь целиком. Ждешь, когда хрустнет веточка, зашуршит у него под копытом сухая листва, и вот наконец он выскакивает на поляну…

Доминика, подобно отцу, не была равнодушна к поэзии леса, а в этот вечер она испытала такое же несравненное чувство нетерпеливого ожидания. В последние дни она попыталась холодно разобраться в себе. Совсем, казалось бы, беспричинно каждый взгляд лейтенанта повергал ее в странное, но почему-то радостное смущение. И это ее замешательство нарастало день ото дня. Лишь только завидит вдали знакомый силуэт, вся так и зальется краской. Он как-то разговорился с ней, был в высшей степени вежлив и, как подобает хорошему моряку, проявил интерес к судьбе ее деда. У Доминики хватило ума понять, что любовный роман не построишь на столь зыбкой почве. Ей случалось встречаться с некоторыми молодыми людьми, живущими и по соседству, и в Порт-Луи, и в Большой Гавани, но никто из них не произвел на нее ни малейшего впечатления. Зато одного присутствия Легайика было довольно, чтобы она избавилась от своей отроческой угловатости и ощутила в себе зарождение непреодолимой тяги к кокетству не только в одежде, но и в манере держаться, улыбке, речах. Она вдруг почувствовала себя не ребенком, но девушкой и полновластной хозяйкой своей судьбы. Даже переселение к бабушке на второй этаж казалось ей чем-то вроде раскрепощения.

Вокруг нее продолжали звучать голоса, разговор становился более шумным и, пожалуй, чуть более задушевным. В гостиную по временам долетало дыхание моря и при свете свечей ярко взблескивали галуны офицерских мундиров, переливались шелка женских платьев.

«Недурно для этакого захолустья, как наш кантон», — подумала госпожа Шамплер.

Смышленый, войдя в гостиную, объявил:

— Кушать подано.

Госпожа Шамплер стремительно встала и, не дожидаясь, пока де Серсей предложит ей руку, прошла в столовую. Гости последовали за ней. Старая дама указала каждому его место, усадив направо от себя де Серсея, а Доминику, по заведенному раз навсегда порядку, рядом с накрытым прибором Брюни Шамплера. Лейтенанту было назначено место справа от Доминики.

«Если он не решится за ней ухаживать, — подумала госпожа Шамплер, — значит, он просто олух и вовсе не стоит моих стараний».

Как раз подавали суп, когда лейтенант тихонько спросил Доминику:

— Мы кого-нибудь ждем?

Одновременно тот же вопрос во всеуслышанье задал контр-адмирал.

Торжественно прозвучал ответ госпожи Шамплер:

— Это место моего мужа. Присутствуя или отсутствуя, он всегда возглавляет все наши трапезы с того дня… с того самого дня, как мы вместе вошли в этот дом.

— Это, право же, очень и очень трогательно, — произнес контр-адмирал.

Госпожа Шамплер помолчала, потом добавила:

— Когда-нибудь это место займет человек, который станет нашим преемником в управлении поместьем.

Наступила минута неловкости. «Мать, как обычно, ставит нас в глупое положение», — подумал Гилем.

Элен посмотрела на старую даму с улыбкой. Госпожа Шамплер заметила это. «Она, вероятно, думает, что мой выбор пал на Тристана, поскольку его занимают всякие насаждения. Но ей невдомек, что его интерес любительский. Как будто тот факт, что Тристану нравится наблюдать за ростом растений, поможет поместью выжить и развиваться дальше. Я даже мысли не допускаю, что мы перестанем двигаться к лучшему. Надо, чтобы и двадцать, и тридцать, и пятьдесят лет спустя…»

Внезапно она ощутила усталость, почти что отчаяние. «Через двадцать, тридцать, пятьдесят лет меня давно уж не будет. Зачем же мне волноваться о том, что произойдет в таком близком, но и далеком будущем?»

Она ела суп, следя за Смышленым, расставляющим на консоли бутылки с вином. Гости и домочадцы обменивались короткими фразами, стараясь не углубляться ни в одну тему. Кто-то заговорил о театре, и Гилем сказал, что спектакль, который он давеча видел в столице, вероятно, продержится не менее месяца.