Фокусы - [34]

А когда заалело небо от не видного еще за домами солнца, дочиста стерев с себя медузу-луну, деревянные двери, скрипнув, приотворились, из них выбежала невысокая фигура в черном плаще с поднятым капюшоном и, мелкими шагами пробежав по переулку, скрылась впереди под аркой двора.

Неожиданно изогнувшись, переулок впал в гудящий, многолюдный и многомашинный проспект, тоже незнакомый женщине. Пестрая многоликая толпа сразу втянула женщину и потащила мимо громадных витрин, занимающих три нижних этажа одинаковых, очень высоких, стиснутых домов. Иногда толпа приносила женщину внутрь какого-нибудь дома, но тут же, не дав ничего рассмотреть, ничего расспросить, снова выносила на проспект и тащила мимо витрин.

Но вот толпа, занеся женщину в какое-то помещение и сразу же дернув обратно — раз и другой — и не сдвинув с места, потому что каблук ее попал в выбоину пола, отхлынула, оставив женщину одну в магазине.

Магазин оказался комиссионным по распродаже изделий из меха. Женщина прошлась вдоль теплого шевелящегося строя разноцветных шуб, горжеток и пелерин, выбрала шубу, самую красивую, самую дорогую, с белым высоким ворсом меха — пожилая продавщица насмешливо на нее посмотрела, — и, плотно задернув шторы примерочной, долго смотрела на свое незнакомое, закутанное в мех отражение блестящими потемневшими глазами.

Потом, не обращая внимания на неотступно насмешливый взгляд продавщицы, взяла в примерочную другую, темную, тоже очень пушистую и дорогую, постояла и в ней перед зеркалом, повесила на место в шеренгу шуб. «Не подошла?» — насмешливо выкрикнула на весь магазин продавщица. Женщина ей улыбнулась и вышла на проспект.

Проспект был раскален, камни домов, машины, асфальт выдыхали душный бензиновый жар. Толпа, захватившая ее в начале проспекта, темнела впереди, позади нее шевелилась новая собирающаяся темная толпа. Далеко впереди женщины по большим плитам пустого тротуара прыгал на одной ноге маленький худой мальчик. Солнце светило ему в лицо, и мальчик с поджатой ногой и поднятыми вверх руками казался плоским черным силуэтом. На тротуаре позади мальчика дергалась его большая бесформенная серая тень.

Следующий магазин, куда она вошла, оказался ювелирным. Солнце сверкало в зеркальных витринах, в стеклах больших окон, в бусах, брошах, браслетах, цепях, ожерельях, кулонах, развешанных и разложенных на черном по стенам и витринам, и комбата магазина то мерцала, как сокровищницы детских сказок, то вдруг вспыхивала, ослепляя яростным, протестующим огнем пойманного света.

Рассмотрев витрины, женщина купила дешевые серьги из черного серебра без камней, с длинными подвесками, тут же, у зеркала на прилавке, с трудом продела их в заросшие проколы ушей и снова вышла на проспект.

На серьги упали ее длинные волосы, они скрыли от чужих глаз новые серьги с подвесками, но женщина часто поводила головой, чтобы слышать их новый сокровенный звон. Мальчик все еще скакал на одной ноге из квадрата в квадрат далеко впереди нее, и, оглянувшись, женщина поджала ногу, впрыгнула в один квадрат, в другой…

Она скакала на одной ноге по пустому тротуару незнакомого огромного проспекта, как в детстве, в весеннем дворике, тихонько смеясь, и ее новые серьги радостно и сокровенно звенели.

В парфюмерном магазине женщина сквозь закрытые пробки флаконов и флакончиков долго ловила замурованные в них запахи, потом купила чужестранные духи с игриво-галантным названием «Быть может», подушила запястья, волосы, мочки ушей. Нездешний запах обволок ее и увел в смутный вечер, в какой-то сад на скамейку; было темно и жарко, в темноте белели и душно пахли цветы, вдалеке дрожали огни, и она ждала, но никто не шел, и вдруг издалека, из-за леса, послышалась та же мелодия. Простенькая и спокойная, но — ах! — опять бубенцы, мелодия звучит выше, выше, несется вверх, вверх. Не может быть? — Быть может, — Может быть.

— Если вы зайдете еще в один магазин — я упаду мертвым.

От неожиданности женщина вздрогнула и остановилась. Она узнала этот голос сразу. Словно давно слышала его часто и теперь лишь легко вспомнила. Наверное, оттого, что голос был не высоким, не низким, что не было никаких особенностей в выговоре фраз и букв; он, как зеленая ящерица в траве, незаметно подполз к женщине и остался с нею. В голосе не было слышно и иронии, какая конечно же заключалась в словах. Женщина поискала ответа, который смог бы отомстить мужчине за насмешливую уверенность слов, но обычный ответ, вроде такого: «Вас никто не просит за мной ходить», — показался ей пошлым и грубым, а фраза, вроде: «В один вам еще придется зайти, чтобы купить себе стул, на котором вы сможете дожидаться всех, кого не считаете стыдным преследовать», — выходила громоздкой и претендовала на продолжение разговора.

Не обернувшись к мужчине и ничего не сказав, женщина сошла с тротуара и быстро пошла через проспект в месте, где не было перехода. Петляя в своре несущихся машин, вздрагивая от частых громких гудков и брани шоферов, она шла на другую сторону проспекта, туда, где над высокой кирпичной стеной — оградой — поднимались несколько выцветших сквозящих крон; подними, наверное, все же есть тень, крашеная скамейка, тощий фонтанчик, там, в этой рваной тени.