Фокусник из Люблина - [22]
На Крулевской дышалось легче. Отцветали деревья в Саксонском саду. Там, за оградой, — клумбы, цветы, оранжереи с тропическими растениями, кавярня — на открытом воздухе сидят юные парочки. В это время года проходили лотереи, разыгрывали дорогие призы. Мальчишки в матросках катают обручи, зацепив крючком. Чистенькие девочки, одетые, как настоящие дамы, с совочками, с лопаточками возились в песочке, делали куличики, насыпали клумбы, водили хороводы. В Саксонском саду тоже был летний театр, но здесь Яша не выступал ни разу. Сюда евреям заходить воспрещалось. Он платил большую цену за свое еврейство, чем все эти типы с их бородами и пейсами. По ту сторону границы, в Европе, нет этих ограничений, говорила Эмилия. Там судят артиста только по таланту.
— Ну, поживем — увидим, — бормотал он под нос. — Как судьба распорядится, так тому и быть…
Расплатившись с извозчиком, Яша вошел в подворотню, поднялся по мраморной лестнице, позвонил. У Эмилии он всегда чувствовал себя напряженно — не знал, ведет ли он себя как положено в свете, делает ли ошибки в польском, соблюдает ли этикет. А сейчас — не слишком ли рано он явился? Но Ядвига сразу же открыла дверь — седая, миниатюрная, со сморщенным, как печеное яблоко, личиком, в белом передничке и ослепительной наколке. «Можно ли видеть пани Храбоцкую? Она дома?» Ядвига утвердительно кивнула, понимающе улыбнулась, взяла цветы, свертки, трость и шляпу. Открыла дверь в гостиную. Последний раз, что он тут был, стояли морозы. Эмилия болела, куталась в платок. А сейчас лето. Лучи солнца пробивались сквозь портьеры, освещая паркет и ковер, плясали на вазах, на багетных рамах картин, на клавишах рояля. Фикус в кадке выпустил новые листья. На диване — отрез материи, воткнута иголка — Эмилия отделывала вышивкой новый наряд. Яша принялся расхаживать взад-вперед. Как далек этот мир от дома Лейбуша Лекаха, от Зевтл. Здесь все другое…
Отворилась дверь, и вошла Эмилия. У Яши глаза полезли на лоб, он чуть не присвистнул. До сих пор она носила только черное — траур по мужу, профессору Стефану Храбоцкому, в память восстания 1863 года, по мученикам, погибшим в Сибири… Эмилия читала Шопенгауэра, увлекалась Байроном, стихами Словацкого, Леопарди, боготворила польских мистиков — Норвида и Товянского, даже призналась Яше, что хотя с материнской стороны она — урожденная Воловская, однако по отцовской линии — правнучка известного франкиста[29] Элиши Шура. Да, конечно, еврейская кровь текла в ее жилах, но и голубая кровь польской шляхты — тоже. Сейчас на ней был светлый туалет, цвета кофе с молоком. Никогда не была она так хороша: прямая, гибкая красавица-полька, с высокими скулами, славянским носом, однако с черными еврейскими глазами, жгучими, полными страсти и пытливого ума. Волосы забраны назад и заплетены в косу, уложенную венцом вокруг головы. Узкая талия, высокая грудь — она казалась лет на десять моложе своих тридцати пяти. Даже пушок на губе молодил ее и придавал что-то мальчишеское ее женственному облику. Улыбка — застенчивая, но и лукавая немного. Они уже раньше обнимались и целовались, и Эмилия признавалась Яше, что часто теряет контроль над собой, бывает готова уступить. Однако ее горячим желанием было сначала обвенчаться. Начать в чистоте супружескую жизнь. К ее большой радости, Яша дал обещание креститься.
— Спасибо за цветы, — сказала она, протянув руку — не слишком маленькую, но узкую и белую. Яша поцеловал руку, на мгновение задержав ее в своей, — тонкий аромат сирени, запах раннего лета окружал Эмилию. — Когда же вы приехали? Я ждала вас вчера.
— Я очень устал.
— Галина спрашивает и спрашивает про вас. Что-то там напечатал «Курьер Варшавский».
— Да, Вольский мне показывал.
— Сальто на проволоке?
— Да. На проволоке.
— Господи Боже, и чем только люди не занимаются, — воскликнула она с удивлением, с жалостью. — Ну, а это все подарки, как я понимаю… — Она переменила тон. — Вы хорошо выглядите. Люблин пошел вам на пользу, как видно.
— Я там отдыхал.
— Все с женщинами?
Яша не ответил.
— Вы даже не поцеловали меня. — И раскрыла объятия ему навстречу.
5
Они слились в поцелуе, будто соперничая, кто сможет дольше задержать дыхание. Внезапно Эмилия прервала поцелуй и высвободилась из объятий. Уже четыре года жила она без мужчины. Лучше все же мучиться, чем поступать опрометчиво. Бог видит все — так она говорила. Души умерших всегда здесь, около нас, наблюдают за нами. Эмилия руководствовалась собственными религиозными идеями. Она читала мистиков: Сведенборга, Якова Бема. Часто обсуждала с Яшей ясновидение, предчувствия, чтение мыслей, общение с духами, с душами усопших. После смерти Стефана Храбоцкого у нее иногда проходили спиритические сеансы. Благодаря столоверчению они с мужем обменивались приветствиями. Потом она увидала, что эта женщина-медиум — просто обманщица. Мистика странным образом уживалась у нее со скептицизмом и хорошим, ровным чувством юмора. Она высмеивала Ядвигу с ее египетским сонником, который та держала под подушкой. А все же сама верила в сны. После смерти Храбоцкого некоторые из его коллег предлагали ей руку и сердце, однако покойный муж являлся во сне и требовал, чтобы она отказала. Однажды, когда она поднималась по лестнице, он даже явился ей. Эмилия говорила Яше, что любит его, потому что он очень похож на Стефана, и есть знаки, что покойный одобряет этот брак. Взяв Яшу за руку, она подвела его к креслу и усадила, будто непослушного ребенка.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Когда я был мальчиком и рассказывал разные истории, меня звали лгуном, — вспоминал Исаак Башевис Зингер в одном интервью. — Теперь же меня зовут писателем. Шаг вперед, конечно, большой, но ведь это одно и то же».«Мешуга» — это своеобразное продолжение, возможно, самого знаменитого романа Башевиса Зингера «Шоша». Герой стал старше, но вопросы невинности, любви и раскаяния волнуют его, как и в юности. Ясный слог и глубокие метафизические корни этой прозы роднят Зингера с такими великими модернистами, как Борхес и Кафка.
Эти рассказы лауреата Нобелевской премии Исаака Башевиса Зингера уже дважды выходили в издательстве «Текст» и тут же исчезали с полок книжных магазинов. Герои Зингера — обычные люди, они страдают и молятся Богу, изучают Талмуд и занимаются любовью, грешат и ждут прихода Мессии.Когда я был мальчиком и рассказывал разные истории, меня называли лгуном. Теперь же меня зовут писателем. Шаг вперед, конечно, большой, но ведь это одно и то же.Исаак Башевис ЗингерЗингер поднимает свою нацию до символа и в результате пишет не о евреях, а о человеке во взаимосвязи с Богом.«Вашингтон пост»Исаак Башевис Зингер (1904–1991), лауреат Нобелевской премии по литературе, родился в польском местечке, писал на идише и стал гордостью американской литературы XX века.В оформлении использован фрагмент картины М.
Американский писатель Исаак Башевис Зингер (род. в 1904 г.), лауреат Нобелевской премии по литературе 1978 г., вырос в бедном районе Варшавы, в 1935 г. переехал в Соединенные Штаты и в 1943 г. получил американское гражданство. Творчество Зингера почти неизвестно в России. На русском языке вышла всего одна книга его прозы, что, естественно, никак не отражает значения и влияния творчества писателя в мировом литературном процессе.Отдавая должное знаменитым романам, мы уверены, что новеллы Исаака Башевиса Зингера не менее (а может быть, и более) интересны.
Американский писатель Исаак Башевис Зингер (род. в 1904 г.), лауреат Нобелевской премии по литературе 1978 г., вырос в бедном районе Варшавы, в 1935 г. переехал в Соединенные Штаты и в 1943 г. получил американское гражданство. Творчество Зингера почти неизвестно в России. На русском языке вышла всего одна книга его прозы, что, естественно, никак не отражает значения и влияния творчества писателя в мировом литературном процессе.Отдавая должное знаменитым романам, мы уверены, что новеллы Исаака Башевиса Зингера не менее (а может быть, и более) интересны.
Роман "Шоша" впервые был опубликован на идиш в 1974 г. в газете Jewish Daily Forward. Первое книжное издание вышло в 1978 на английском. На русском языке "Шоша" (в прекрасном переводе Нины Брумберг) впервые увидела свет в 1991 году — именно с этого произведения началось знакомство с Зингером русскоязычного читателя.
«В Верхней Швабии еще до сего дня стоят стены замка Гогенцоллернов, который некогда был самым величественным в стране. Он поднимается на круглой крутой горе, и с его отвесной высоты широко и далеко видна страна. Но так же далеко и даже еще много дальше, чем можно видеть отовсюду в стране этот замок, сделался страшен смелый род Цоллернов, и имена их знали и чтили во всех немецких землях. Много веков тому назад, когда, я думаю, порох еще не был изобретен, на этой твердыне жил один Цоллерн, который по своей натуре был очень странным человеком…».
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.
Мишель Турнье не только входит в первую пятерку французских прозаиков, но и на протяжении последних тридцати лет является самым читаемым писателем из современных авторов — живым классиком. В книге «Пятница, или Тихоокеанский лимб» Турнье обращается к сюжету, который обессмертил другого писателя — Даниеля Дефо. Однако пропущенный сквозь призму новейшей философии, этот сюжет не просто переворачивается, но превращается в своего рода литературный конструктор, из которого внимательный читатель сможет выстроить свою версию знаменитого романа.
Живой классик латиноамериканского романа, перуанский писатель №1 – Марио Варгас Льоса (р. 1936) хорошо известен русскому читателю по книгам «Город и Псы», «Тетушка Хулия и писака» и др. «Литума в Андах» – это та сложная смесь высокой литературы, этнографического очерка и современного детектива, которую принято называть «магическим реализмом».Сложно остаться в стороне от политики в стране, традиционно для Латинской Америки охваченной братоубийственной гражданской войной. Литума, герой романа, – полицейский, которому поручено вести дела в небольшом поселке, затерянном в Андах, прикладывает все силы, чтобы удержаться в стороне от разворачивающихся событий, но в конце концов это не удается и ему.
Как в российской литературе есть два Ерофеева и несколько Толстых, так и в японской имеются два Мураками, не имеющих между собой никакого родства.Харуки пользуется большей популярностью за пределами Японии, зато Рю Мураками гораздо радикальнее, этакий хулиган от японской словесности.Роман «69» – это история поколения, которое читало Кизи, слушало Джими Хендрикса, курило марихуану и верило, что мир можно изменить к лучшему. За эту книгу Мураками был награжден литературной премией им. Акутагавы. «Комбинация экзотики, эротики и потрясающей писательской техники», – писала о романе «Вашингтон пост».
«Лесной царь» — второй роман Мишеля Турнье, одного из самых ярких французских писателей второй половины XX века. Сюжет романа основан на древнегерманских легендах о Лесном царе, похитителе и убийце детей. Использование «мифологического» ракурса позволяет автору глубоко исследовать феномен и магическую природу фашизма…Роман упрочил славу Турнье и был удостоен Гонкуровской премии. В 1996 году по роману был поставлен фильм, главную роль в котором исполнил Джон Малкович.