Флотская богиня - [134]

Поднявшись на холм и привалившись плечом к стволу вербы, она подняла бинокль к глазам и неожиданно вздрогнула. По тропинке к плавням приближался какой-то мужчина. Он припадал на правую ногу и постоянно оглядывался. Причина его тревоги стала понятна, когда девушка увидела вдали показавшуюся крытую машину. Гнаться за беглецом по болотистой плавневой низине преследователи не решились. Выскакивая из кузова и включаясь в погоню, немцы старались не стрелять, очевидно, повинуясь приказу «Взять живым!».

— Что это, опять прочесывание? — с пулеметами в руках появились на холмике Кожин с Разлётовым.

— Преследуют кого-то из наших саперов. Наверное, прятался в поселке, но кто-то выдал его.

— Что предпринимаем, командир? — впервые за все время операции, назвал ее «командиром» сержант-энкавэдист.

— Организуй засаду на краю кладки, постарайся прикрыть его. Первую очередь — по кабинке автомашины, чтобы водитель не бросился за помощью. Я же буду «снимать» их отсюда. Ты, старшина, заканчивай плот. Если самолет не появится, уходить по течению будем на нем, сейнер — это ловушка…

Уложив карабин на ветку, Евдокимка «сняла» солдата, идущего первым.

— Залегай, сапер! — прокричала она во всю мощь своих легких.

Кожин тут же поддержал ее:

— Ложись!

К сожалению, заметив, что впереди тропинка сворачивает в спасительные плавни, сапер лишь на несколько мгновений присел и снова, опираясь на приклад винтовки, бросился бежать. Наблюдая это безумие, Евдокимка лишь бессильно сжала кулаки, прежде чем снова взяться за оружие…

Они всё продолжали неистовую перестрелку, а неподалеку появились еще две крытые машины и легковушка с офицерами. По-настоящему Евдокимка осознала опасность происходящего, когда рядом с курганом разорвалась небольшая мина. Где немцы установили этот ротный миномет и откуда он бил, — этого она уже видеть не могла.

* * *

Лежа в госпитале, Евдокимка с трудом вспоминала, как вдвоем с Кожиным они уложили на этой смертной плавневой тропе около трех десятков солдат, прежде чем, услышав такой милый сердцу рокот авиационного мотора у причала, она приказала сержанту отходить. Не могла Гайдук знать и о того, что ее, всю израненную, до самолета вплавь дотащил старшина Разлётов. Взлететь они смогли только потому, что сержант Кожин так и остался на причале, прикрывая их пулеметным огнем; штурман гидросамолета какое-то время до взлета поддерживал его огнем из автомата.

Первое, что она услышала, придя в себя, был голос склонившейся над ней Христины Нерубай:

— Что ж ты, голуба моя невенчанная, так долго с того света возвращаешься? Ты, казачка, не дури! Я ведь над тобой промаялась две операции…

— Третьей не будет, — едва шевеля губами, произнесла Евдокимка. — Выкарабкаюсь.

— Ну, выкарабкивайся, выкарабкивайся, голуба моя невенчанная. Как хирург, я свое дело сделала. Теперь дело за тобой да за Господом… К слову, тут полковник один приходил.

— Неужели Гребенин? — попыталась мечтательно улыбнуться Евдокимка.

— Он, сердешный. И как только узнал, что ты здесь? Ума не приложу.

— Где же он теперь?

— Известно, где. На фронте. В полк уехал. К тебе его не пропустили, так он, страдалец, записку начертал, вон, на тумбочке. Да не тянись ты — там всего одна фраза: «Выздоравливай, моя флотская богиня!» И пару шоколадок оставил. Коварный, наверное, этот полковник, как и все прочие мужики. Но ухаживает, поди ж ты, красиво.

— Вас так же приблизительно называть станут. Скажем, «госпитальной богиней».

— Когда два месяца назад мой голубь невенчанный прямо у входа в операционную сердечное прощание мне устроил, знаешь, как называл при этом? «Кровавой фурией»! Я и впрямь вся в крови была после операции… Ну-да разговорилась я что-то с тобой, а не время сейчас. Главное, выкарабкивайся!

Погружаясь в очередную волну забытья, Евдокимка не могла слышать, как уже выписывающийся из госпиталя комбат Корягин вдруг засуетился и бросился к Христине:

— Я тут случайно узнал, что вы оперировали сержанта Гайдука.

— И не единожды, — произнесла хирург, приближаясь к офицерской палате.

— Как он там? Где он сейчас?! Это же мой боец!

— Женская палата у нас одна, — лукаво ухмыльнулась подполковник Христина. — Кому, как не вам, знать это, ловелас вы наш!

— П-подождите, — заикаясь, подался вслед за ней капитан. — Причем здесь женская палата?! Вы что ж это, лучшего бойца моего батальона женской палатой оскорбили? В нормальных, в мужских, палатах мест, что ли, нету?

— Что ж ты, капитан, гуляка флотский? Настолько нюх свой кобелий потерял, что за несколько месяцев так и не понял: на самом деле твой лучший морской пехотинец Гайдук — девица, да к тому же, простится мне, девственница?! — въедливо и громогласно отбрила его Христина, подтверждая свою госпитальную славу мужененавистницы. — Ну, мужики нынче пошли! Ну, мужики!..

Три офицера, свидетели этого диалога, под истошный бас одного из них: «Ты же весь состав флота, саму тельняшку посрамил, капитан!» — тут же впали в истерический хохот. Присаживаясь на всякий случай на подвернувшийся стульчик, капитан Корягин изумленно произнес:

— Да не может быть такого, мужики! Хоть на рее повесьте — не может! Неужели ж он… она, то есть — действительно баба?! И чтобы так вот воевала? Твою ж… — в якорь!