Флот и крепость. Синопский бой - [43]

К удивлению Корнилова, никаких доводов ему приводить не пришлось: Меншиков с первого же слова не только согласился с ним, но даже сказал:

— Я думаю, что это совершенно необходимо.

Тут он сделал весьма сложную гримасу, отдавая дань своему тику, и, оправившись, добавил:

— Адмирал Нахимов, конечно, хорошо знает свое дело, в этом ни я, ни кто другой усомниться не может. Но-о, Владимир Алексеич, между нами говоря, морской бой, который предстоит ему, — это ведь не ученье… нет… Тут распорядительность нужна… Тут, как бы выразиться яснее (он пощелкал пальцами и прищурился), глазомер нужен, то есть, другими словами, сообразительность быстрая и очень точная, вот что нужно… Находчивость, да. А где же она у Нахимова? Ведь он — это, прошу, пусть останется между нами — туповат и неповоротлив, старомоден, если можно так выразиться. Он не найдется, что ему нужно сделать, так, как могли бы найтись в трудный момент вы, Владимир Алексеич… Он, между нами говоря, просто какой-то боцман в адмиральском мундире!

Корнилов понял к чему клонил Меншиков, и просиял, но он ждал большей определенности, почему и счел нужным возразить князю в пределах приличия:

— Едва ли, ваша светлость, представится Нахимову такой уж из рук вон трудный момент, чтобы он не смог найтись! Тем более что атакующим будет ведь он, — следственно, времени обдумать все возможности этой атаки у него будет вполне довольно.

Меншиков поглядел на него пытливо и отозвался на это:

— Времени еще больше будет и у противника… Мне не один раз приходилось атаковать турок в их укреплениях, они защищаться умеют, смею вас уверить, и защищаются отчаянно… В таких случаях надо придумать такой маневр, чтобы он ошеломил их, чтобы о-он… заставил их растеряться, а не то что идти напролом, бить в лоб… Бить в лоб — это только им на руку… В лоб и… и в Синоп, что запрещено самим государем, как вам это известно.

— Что же может сделать Павел Степаныч, чтобы избежать этого? — спросил Корнилов.

— Что он может сделать, этого-то именно я и не знаю; вот вы, Владимир Алексеич, я уверен, что-нибудь могли бы придумать там, на месте, чтобы выманить турок в открытое море…

— Спрятать, например, часть судов, а с двумя-тремя войти в бухту и вызвать за собой погоню всей турецкой эскадры, — попробовал догадаться вслух Корнилов, вопросительно глядя на Меншикова. — Но может случиться, что спрятанные суда не успеют подойти вовремя, и тогда получится еще хуже, чем атаковать, не мудрствуя, прямо в лоб.

— На месте виднее, как распорядиться, — уклончиво отозвался Меншиков, — но надо распорядиться умно… умно, — подчеркнул он, — это главное.

Несколько помолчав, он добавил:

— Кроме того, я, конечно, не сомневаюсь в победе нашего отряда судов над турецким отрядом, и мне хотелось бы, чтобы честь этой победы принадлежала вам, Владимир Алексеич, а не Нахимову.

Что князь не благоволил к Нахимову, это было известно Корнилову, но все-таки он не думал, что князь договорится до этого, хотя бы с глазу на глаз. Его охватила неловкость, и он ответил:

— Ваша светлость, Павел Степаныч старше меня по производству.

— Это решительно ничего не значит! — поморщившись и презрительно махнув рукой, сказал на это Меншиков. — Он старше вас по производству в вице-адмиралы, вы старше его по своей должности в Черноморском флоте… Кроме того, что вы — генерал-адъютант!

— Все-таки одного моего словесного заявления с ссылкой, разумеется, на вас, ваша светлость, будет совершенно недостаточно для того, чтобы мне принять командование там, в виду Синопа, — попробовал возразить Корнилов.

— Зачем же одно только словесное заявление? Я вам сейчас же напишу предписание по этому поводу, а вы передадите его Нахимову перед сражением и вступите в командование во исполнение моего приказа.

И Меншиков, усевшись за письменный стол и приставив к своим старым глазам лорнет, начал писать мелко, но разгонисто. Корнилов же, дождавшись, когда он окончил и по привычке посыпал написанное песком из бронзовой песочницы тяжелой, причудливой формы, сказал последнее, что еще было у него против решения князя:

— Павел Степаныч больше месяца крейсировал у берегов Анатолии — ждал турецкую эскадру, — и вот теперь вдруг, когда он ее наконец-то дождался, являюсь замещать его я!

— Но ведь вы тоже крейсировали в открытом море с неделю, — возразил Меншиков, стряхнув песок со своей бумажки и протягивая ее Корнилову. — Можно и нужно пожалеть, что эта эскадра не встретилась тогда вам, но если не встретилась в море, то вы ее найдете в Синопской бухте, только и всего.

— Весьма благодарен вам за доверие ко мне, ваша светлость, — сказал Корнилов, принимая бумажку и кланяясь, — хотя все-таки мне даже и после победы будет думаться, что победа эта подготовлена Нахимовым и я пожну по существу его лавры.

Меншиков пристально поглядел на него, откинувшись на спинку кресла, и, слегка улыбнувшись непонятно чему, заметил наставительным тоном:

— Насколько известно мне лично, государю будет приятнее дать за эту победу высшую награду вам, а не Нахимову.

Возражать против этого было уже нельзя — можно было только ниже, чем обычно, наклонить голову и пожелать князю спокойной ночи, так как шел уже двенадцатый час. Необходимо было и самому поспать перед отплытием пароходов, назначенным на шесть часов утра.