Флот и крепость. Синопский бой - [14]

И все знали случай, когда Нахимов, будучи командиром «Силистрии», получил замечание от только что переведенного из Балтийского в Черноморский флот вице-адмирала Чистякова за то, что на его корабле оказался один не чисто выбритый матрос.

— Ты почему же не выбрился как следует? — спросил Нахимов матроса, когда адмирал сошел с корабля.

— И ведь хотел же было выбриться сегодня, да, признаться, жена отговорила, — смущенно объяснил виноватый, который был всегда на лучшем счету как старый, опытный баковый матрос.

— Вот видишь ли, друг мой, как бывает: жена твоя говорит тебе одно, адмирал же совсем другое, — спокойно сказал Нахимов. — Раз начальство требует, чтобы бриться, так ты уж жену не слушай, а сейчас же ступай и обрейся как следует: не такой это большой труд.

На другом судне, у другого командира, матрос, подведший его под замечание адмирала, был бы нещадно избит линьками, а Нахимов приказал своим подчиненным, чтобы виновного никто и пальцем не тронул.

Однажды, уже в адмиральском чине, Нахимов командовал отрядом судов у берегов Кавказа. Став на якорь против небольшого укрепления Субаши, он отпустил офицеров на берег. Тут узнали они, что в лазарете лежит лейтенант Стройников, офицер корвета «Пилад», заболевший рожей.

Пошли проведать и нашли его в жалком виде: без денег, без необходимых вещей, под маской из толстой синей бумаги, в солдатском белье. Стройников жаловался, что несколько дней не пил чаю, и просил прислать ему чаю и сахару.

Вернувшись, офицеры доложили об этом Нахимову — и как же забеспокоился тот об участи лейтенанта чужого отряда!

— Много ли у нас денег? — спросил Нахимов своего адъютанта, ведавшего расходами, так как сам он никогда не занимался этим.

— Всего-навсего только двести рублей, — ответил адъютант.

— Ну что же-с, вот и пошлите-ка ему все двести! — приказал Нахимов. — Пошлите также ему белья, чаю, сахару, лимонов, провизии, какая найдется.

— Павел Степанович, и лимонов и провизии у нас теперь очень мало, — возразил адъютант, — и достать здесь нам этого будет негде.

— Лучше уж мы обойдемся, а больному надо.

И деньги, и чай, и сахар, и лимоны, и провизия, и белье были тотчас же отправлены Стройникову, но Нахимов не ограничился этим.

Когда эскадра снялась с якоря и отправилась дальше, он приказал направить свой крейсер «Кагул» на сближение с корветом «Пилад», которому был дан сигнал: «Подойти для переговоров».

«Пилад» подошел, и командир его явился на «Кагул» с рапортом.

Приняв рапорт, Нахимов спросил очень сухо:

— Скажите-с, вы как же это бросили своею больного офицера на берегу, почти что на произвол судьбы-с?

— Развело тогда сильную зыбь, поэтому поторопились отойти от берега, — объяснил командир «Пилада».

— Однако несколько дней уже лежит он там, и вы о нем не вспомнили-с! Как же это так, а?.. Стыдно-с! Срам-с… Я человек холостой, одинокий, и это скорее мне позволительно было бы иметь такое черствое сердце, а не вам — отцу семейства-с! Ведь у вас есть уж на возрасте сыновья-с… Что, если бы с одним из ваших сыновей так поступили? Заболел бы он на корабле, — его бы и сбросили на пустой почти берег… Хорошо бы это было, а?.. Прощайте-с, больше я ничего не имею вам сказать!

Но, ничего больше не сказав командиру «Пилада», он тут же распорядился перевезти Стройникова для лечения в Севастополь на шхуне из своего отряда.

Все мичманы знали и то, что унтер-офицер, который разглядел шлюпку с Нахимовым в Южном океане и тем спас жизнь ему и шестерым матросам-гребцам, потом получал от Нахимова ежегодную пенсию.

III

Нахимов, конечно, пригласил мичманов к обеду, так как в это время в кают-компании собрались уже все офицеры «Марии», столы были уставлены приборами, вносились дымящиеся суповые кастрюли.

«Мария» была кораблем гораздо более поздней постройки, чем такие ветераны Черноморского флота, как «Ягудиил» и «Храбрый», заложенные еще при Павле, — поэтому и кают-компания здесь была и обширней, и светлей, и лучше обставлена.

Теперь, за обедом, как и ожидали мичманы, она была полна возбужденными, взвинченными голосами офицеров, на все лады обсуждавших то, что, наконец, началось, — войну. И хотя война началась с Турцией, но о Турции говорилось за обедом все-таки меньше, чем о ее покровительницах — Англии и Франции.

— В сущности, политическое положение вполне ясное, — говорил командир «Марии», капитан 2-го ранга Барановский, плотный, черноволосый, с несколько рачьими глазами. — Англия пришвартовалась к Франции, а Турцию взяла на буксир.

— Конечно, Турция ни за что бы не начала войны, если бы не этот буксир, — соглашался с ним старший адъютант штаба Нахимова, лейтенант Острено, тот самый, который ведал всеми личными деньгами адмирала и вообще всем его хозяйством на корабле и на севастопольской квартире. — Ведь это страна нищая; англичане, разумеется, дадут ей денег, а паши разберут их по своим карманам.

— А как все-таки нищая? — спросил его мичман Белкин.

— Нищая!.. Россия в двадцать раз богаче!

— Флот, однако же, неплохой…

— Два турецких парохода я видел: хороший ход, — сказал мичман Панютин. — Нашим, пожалуй, не уступят.

— Осторожно сказано!.. Пароходы турецкие лучше наших.