Флорис. «Красавица из Луизианы» - [53]

— Не знаете ли вы, прибыли ли братья де Вильнев-Карамей? Я послал за ними рейтар… — прошептал король.

— Да, ваше величество. В эту минуту герцог де Ришелье беседует с этими господами в одной из гостиных, я сам видел. Он их опекает, как вы приказали.

— А… она… Лебель? — вопросительно взглянул на лакея король.

— Мадемуазель де Вильнев прибыла вместе с братьями! — тотчас же заверил короля верный и все понимающий с полуслова слуга.

— Прекрасно, Лебель! — обрадовался король к от души заулыбался. — Это семейство должно войти сюда вместе с самыми почетными гостями.

— О, сир, это большая честь для них! И главный камергер, маркиз де Доб, будет, вероятно, очень недоволен!

— Не сомневаюсь! Ну что ж! Вот у него и появится еще одна тема для разговоров. А теперь идите, Лебель!

Лакей молча поклонился и открыл двери, пропуская в спальню главного камердинера и главного камергера.

— Хорошо ли почивали, ваше величество? — приторно-сладким голоском осведомился главный камергер, делая вид, будто искренне верит в то, что король провел ночь в своей парадной постели. Впрочем, так поступали при дворе все.

— О, великолепно! Благодарю вас, маркиз, — промолвил король еще более хриплым голосом, чем обычно.

— Готовы ли вы, ваше величество, принять ее величество и членов вашей семьи? — торжественно вопросил главный камергер.

— Мы готовы, маркиз, мы готовы, — ответил король и по заведенному обычаю протянул руки главному камердинеру, который уже держал наготове кувшинчик с приятно пахнущим винным спиртом и позолоченное серебряное блюдо. Утреннее омовение рук совершилось.

— Добро пожаловать, мадам! — любезно улыбнулся Людовик при виде своей супруги. Королева Франции вплыла в спальню в сопровождении дофина, принцев и принцесс крови, а также двоюродных братьев Людовика, герцога Орлеанского и герцога Пантьевра… За ними выступали главный придворный врач и главный хирург.

— Доброе утро, сын мой и наследник! Доброе утро, кузены и кузины! — весело приветствовал всех король, в то время как мужчины отвешивали тройной поклон, а дамы делали реверанс.

— Хорошо ли изволили почивать, ваше величество? — хором осведомились принцы и принцессы.

— Очень хорошо! Благодарю вас, любезные кузены и кузины. Присаживайтесь, ваше величество, поближе, Вы сегодня чудесно выглядите! Какая радость видеть ваше лицо при пробуждении! Ах, как приятно! — осыпал комплиментами супругу Людовик.

Королева покраснела от удовольствия. Один из лакеев поспешно открыл в золоченой ограде дверцу. Только королева имела право заходить за эту оградку!

Два пажа в ярко-красных камзольчиках пододвинули кресло к изголовью королевской постели, и королева уютно в нем расположилась, а все принцы, принцессы, герцоги и врачи остались стоять за оградкой и с величайшим почтением внимали беседе двух августейших супругов.

— Доброе утро, сир. Хорошо ли изволили почивать? — спросила королева, не отличавшаяся большой живостью ума.

— О да, мадам, хорошо! Просто великолепно, — промолвил Людовик и омочил пальцы в кропильнице, поданной главным камергером. Король осенил себя крестным знамением. Королева и все окружающие последовали его примеру. Людовик склонил голову и начал читать молитву, но мысли его были далеко. Он украдкой взглянул на жену. Славная, добрая и недалекая Мария Лещинская была, разумеется, лучшей супругой в мире. Она была старше Людовика и прощала ему все интрижки и похождения. Да, она страдала от неверности мужа, но притворялась, что ничего не слышит и не видит, стараясь изо всех сил, чтобы никто не заметил ее страданий.

Внезапно Людовик почувствовал угрызения совести. Но не из-за двух ночей, проведенных с Жанной-Антуанеттой. Нет! Он устыдился своих намерений устроить «его сердечко» при дворе, поселить ее в Версале, прямо под боком у жены, и сделать ее официальной фавориткой.

— Прошу вас, мадам, откройте мне, что сможет доставить вам удовольствие сегодня. Я заранее на все согласен, лишь бы сделать вам приятное! — сказал король и спустил ноги с кровати.

Королева и все присутствующие стыдливо потупили взоры. Два пажа бросились перед королем на колени и надели ему на ноги домашние туфли. Король направился к своему любимому креслу. Личный королевский цирюльник тотчас же снял с него ночной колпак и принялся причесывать густые и очень красивые каштановые кудри Людовика.

— О, сир! — заговорила королева Мария, изумленная заботой, проявленной августейшим супругом. — Как мне благодарить ваше величество…

— Но, мадам, дождитесь, по крайней мере, когда я исполню ваши пожелания, а потом уж благодарите! — сказал король, посмеиваясь. — Так чего же вы желаете, ваше величество?

— Сир, я сегодня отправляюсь с моими фрейлинами в монастырь урсулинок в Пуасси…

— А! Знаю, знаю! — воскликнул король (цирюльник демонстрировал ему новый парик).

По приглашению главного камергера в спальню вошла еще одна группа посетителей. Они ступали медленно и чинно, но их было много, и теперь в спальне стоял легкий гул. Небольшим наклоном головы король приветствовал всех вновь прибывших — он не имел возможности побеседовать с каждым в отдельности.

— Итак, вы сказали мне, мадам, что собираетесь к сестрам-урсулинкам, — продолжал король, не обращая внимания на церемониймейстеров, смотрителей королевских покоев, главного хранителя королевского гардероба, придворных цирюльников, аптекарей, хранителя дворцовой посуды, главного смотрителя королевских часов и фрейлин королевы, которые входили в спальню и занимали места в соответствии со своим положением при дворе.