Флорентийский волшебник - [60]

– А когда он вернется? – спросил художник, цепляясь руками за железные прутья.

Ветер бросал в лицо холодные капли дождя. В ответ прозвучало что-то вроде: «Кто его знает».

И действительно, правитель Милана неделями не показывался в городе. Его флаг не вывешивался на башне замка, мрачная и оголенная, упиралась она в затянутое низкими темными тучами небо.

Аталанте выздоровел, но деньги друзей сильно поубавились. На их скудных средствах особенно чувствительно отразилось то, что в конце первой же недели пребывания в Милане Леонардо через филиал банка Медичи перевел в Павиго двадцать дукатов вдове доктора, приютившей Лауру.

Сам он не решился съездить туда, боясь пропустить прибытие герцога.

Меж тем выпал первый снег.

Аталанте решил устроиться в собор певчим. Его охотно приняли. Но это лишь очень незначительно изменило бедственное положение друзей.

Томмазо, который в детстве обучался кузнечному делу, теперь нанялся в одну из мастерских кузнецом. Леонардо тоже хотел было приняться за работу. Закутавшись от стужи в плащ, он в поисках типажей беспрерывно ходил по улицам, но все было напрасно: лишенный возможности отогреть руки, художник не мог запечатлевать ничего из увиденного.

Однажды в одной из церквей внимание Леонардо привлекла мраморная плита в стене. Высеченные буквы еще хранили свежую позолоту:

ФРАНЧЕСКА ПОНТЕВОРА

СУПРУГА ГРАФА ТРЕКАТЕ

УРОЖДЕННАЯ ЧЕСТИ

ЖИЛА 25 ЛЕТ

Он не знал этой женщины, этой графини. Как она мыслила? Как жила? Была ли счастлива? Нет, он ничего не знал о ней. И так мало – об исчезнувшей девушке с ласковой улыбкой…

Леонардо неподвижно стоял перед плитой. Как долго? На этот вопрос он не мог бы ответить, так как не вел счет минутам. Ему казалось, что над его склоненной головой пролетели годы.

На последнее сольдо Леонардо купил свечу и зажег перед плитой…

На скромной квартире, где он поселился с Аталанте и Томмазо, его дожидался молодой человек с приятным, располагающим лицом.

– Простите за беспокойство, вы мессер Леонардо из Флоренции?

Леонардо кивнул, и тогда гость тоже назвал себя: Амброджо де Предис,[27] миланский живописец. Он прослышал, что маэстро находится в Милане. Не будет ли флорентийский художник столь любезен показать ему свои произведения? Живописцам Милана полезно будет поучиться у потомков Джотто.

Он бурно выражал свой восторг и горящими глазами рассматривал привезенные Леонардо рисунки и несколько небольших этюдов. На прощание сказал, что был бы безмерно рад, если бы маэстро удостоил посещением его мастерскую и при отсутствии лучшей пользовался бы ею, как своей.

Леонардо пообещал явиться с визитом к нему на другой же день.

Как только миланец ушел, ворвался Аталанте. Он был чрезвычайно взволнован. На его гладко выбритом лице появились глубокие морщины.

«Стареет», – заключил Леонардо.

Аталанте был вне себя после ссоры с дирижером, в которой, что греха таить, ни тот, ни другой не подбирали выражений при объяснении, бранясь последними словами в священных стенах собора. Предпринятая в Милан поездка казалась ему теперь совершенно бесперспективной.

На другой день Лодовико Сфорца внезапно вернулся в столицу, велев в тот же вечер доставить к нему в замок присланных синьором Медичи музыкантов.

Леонардо и Аталанте завели в необставленную, унылую комнату, где даже камин был холоден, хотя на дворе завывал зимний ветер.

– Что же вы не раздеваетесь? – спросил, ехидно усмехаясь, уже знакомый Леонардо гофмейстер. – Правда, здесь не очень-то тепло. – И он зябко повел плечами. – Ничего. Подождите, пока дойдет очередь до вас. Синьор Лодовико именно сегодня желает послушать новых певцов.

На последнем слове он уже повернулся и, постукивая по полу своей золоченой тростью, ушел, закрыв за собой дверь.

Леонардо сразу же нажал на ручку той же двери.

– Пошли и мы, Аталанте!

Они миновали такое же неприветливое помещение, как Зала, в которой только что находились. Зд^есьбыло тоже просторно. Стоявший у дверей стражник безмолвно смотрел на белокурого великана со сверкающими глазами. Борода Леонардо ниспадала широкой волной, доходя уже до груди.

– Идем, идем! – сказал он и отворил следующую дверь.

Это оказалась ярко освещенная продолговатая зала. Степы ее были сплошь в венецианских зеркалах, отражавших пламя нескольких сот свечей и горящих возле дверей факелов. В конце залы человек сорок оркестрантов настраивали инструменты. II вот раздались нежные голоса виол.

Оба друга замерли. Через некоторое время Леонардо высмотрел подходящее местечко за одной из колонн. Отсюда была видна вся зала.

Здесь в нарядных одеждах полукругом сидело с полсотни слушателей, мужчин и женщин. А в центре залы на возвышавшемся троне сидел он сам, пизанский знакомый Леонардо.

Но на этот раз синьор Лодовико слушал музыку не в простой суконной паре. Его стройную фигуру – Леонардо только теперь заметил, как высок и статен герцог, – скрывала одежда из сверкающего золотом броката. На груди его красовалась массивная золотая цепочка, а когда грудь вздымалась, на круглом золотом медальоне, висевшем на цепочке, искрился крупный бриллиант.

Его бритое, более чем смуглое лицо обрамляли, точно шлем, длинные пышные волосы. Сильно развитый подбородок выдавался вперед. Линия рта говорила о неумолимости и тщеславии. Выражение этого лица не смягчалось призвуках музыки.