Флорентийский волшебник - [17]

«Красота и правда, – повторил мысленно Верроккио. – Бедный учитель мой. Тень прежнего маэстро. Твое тело лишено возможности двигаться. Тебе не видать больше красоты. Дом твой уже разграбили. А где найдешь ты правду?

– Слышишь ли ты, мальчик? – Легкие Донателло шумно втягивали воздух. – Слушай меня внимательно. Смотри, ничего не упускай из виду! Храни верность красоте и правде! Жизнь… – Он поднял высохшую, жилистую руку. – Жизнь… – И махнул рукой. – Ты, Андреа, хочешь, чтобы я его благословил?

Верроккио кивнул, и пальцы больного легли на плечо Леонардо. Юноша опустился на колено возле постели.

«Донателло, – подумал он. – Божественный живописец, как и Джотто[10]».

Старик пробормотал что-то, дрожащий палец, будто опадающий лепесток сказочного цветка, легко коснулся лба юноши.

– А теперь ступай, дитя мое, – прошептал умирающий. – Ты же, Андреа, останься. И ты, Джованни. Я должен с вами поговорить.

– Иди домой, я тоже скоро приду. – Верроккио погладил кудри своего ученика.

Поглощенный впечатлением от необычной встречи, Леонардо спускался по лестнице, едва передвигая ноги. Он рассеянно, хотя и учтиво, попрощался со старой Терезой и вышел на улицу.

Среди высоких зданий на Виа де Кокомеро с их галереями и выступами, с колышущимся на ветру бельем, уже улеглась темнота. Поперечпая же широкая улица встретила Леонардо совсем еще прозрачными сумерками.

Он медленно дошел до Соборной площади и остановился у южной стороны флорентийской колокольни перед рельефами в шестигранном обрамлении. Творения Пизано[11] уже обволакивал вечер, но Леонардо еще различал очертания фигуры своего любимца. Крылатого Дедала. Летающего человека.

И почему так пленил его этот образ? Может, потому, что самого не раз тянуло ввысь, хотелось улететь, как перелетной птице, далеко-далеко.

Он долго простоял здесь. Давно исчезли лиловатые лоскуты заката. Сумерки стали густыми, но чистое и легкое, туго натянутое флорентийское небо все еще светлело в вышине. В домах уже зажигались огни.

Когда Леонардо свернул за угол высокого дома, в одном из окон бельэтажа вдруг загорелась свеча и он увидел лицо молоденькой девушки. Ее глаза озарились улыбкой. Леонардо как завороженный смотрел на окно. Не оставалось сомнения: девушка улыбнулась именно ему и даже помахала при этом зажженной свечой.

Потом все исчезло. Свеча, девушка, улыбка. На небольшой площади подростки гоняли мяч. Они спешили использовать остатки дня и были раздосадованы, когда франт в красном плаще помешал им своими расспросами. Тем не менее один из них все же откликнулся на вопрос Леонардо.

– Вы спрашиваете про тот дом на углу, что выходит в переулок? Это дворец Чести.

– Дворец Чести? – Сердце Леонардо сильно забилось. Рука инстинктивно потянулась к поясу, чтобы нащупать подаренный ему синьором Чести кинжал. Но кинжал остался в чулане дома мессера Андреа. Леонардо хотел взять его с собой, по учитель предостерег его: они направляются во дворец Медичи, а туда можно идти только безоружным.

Но к чему кинжал? И так свежи воспоминания.

– Дочь Чести… – с благоговением произнес Леонардо. Как ее зовут? Он должен узнать.

Глава шестая Дома, цветы, лица и чудовище

Ее звали Франческа, и была она дочерью жившего в изгнании Андреа Чести. Леонардо видел девушку трижды.

Впервые – у окна со вспыхнувшей свечой.

На другой день под каким-то предлогом он убежал с занятий. До позднего вечера бродил около дворца Чести. И ждал, ждал, голодный, мучимый жаждой. Хотелось снова увидеть очаровавшее его лицо. Но в окнах помрачневшего дома никто не появлялся, а из дверей не выходила ни одна живая душа. Казалось, здание покинуто всеми обитателями. Но вдруг упорный юноша заметил, как чья-то невидимая рука поставила на окно глиняный цветочный горшок с розовыми цикламенами. Цветок появился на том же самом окне, за которым он накануне увидел Франческу.

Домой Леонардо вернулся в смутной тревоге, в душе проклиная себя. Что ему, собственно, понадобилось там? Увидеть благородную барышню? Издали безмолвно восторгаться ею?

Целых два дня он не мог отлучиться из мастерской и сходить ко дворцу Чести, и эти дни были полны суматохи, спешки, непонятного смятения. Он испортил свой рисунок, плохо растер краски, уронил любимый глиняный сосуд маэстро, и сосуд вдребезги разбился.

В субботу после обеда ему удалось, наконец, вырваться из мастерской. Он снова стал слоняться по маленькой площади. Те же мальчишки опять играли в мяч – Леонардо это показалось хорошим знаком. И в самом деле. Мальчик, стоявший в одиночестве и не принимавший участия в игре, оказался сыном швейцара соседнего дома. Скользнувший в его ладонь медный грош развязал ему язык, и Леонардо узнал имя девушки, выяснил и то, что женщины дома Чести по воскресеньям ходят к мессе в церковь Санта-Мария Новелла.

– С чего это ты вздумал идти в Новеллу? – поморщился мессер Андреа, услышав просьбу своего ученика.

Верроккио вообще не проявлял особого рвения к выполнению религиозных обрядов. Правда, по вокресеньям он в сопровождении всех своих домочадцев посещал собор или другую церковь, дабы не стать притчей во языцех и не лишиться заказов братии. Вот Леонардо и попытался упросить его пойти вместе с ним в Новеллу. Но Верроккио наотрез отказался: