Флорентийская голова - [2]

Японец-китаец стоял в позе космонавта, держа под мышкой шлем, и тяжело дышал. Я подумала, что он довольно хорош собой для азиата, даже, можно сказать, красив, немного отталкивал только цвет его кожи, неестественно смуглый.

— У них около этого магазина место прикормленное, вам разве не говорили? — спросил он по-русски.

— Нет, — ответила я. Удивления по тому поводу, что японец-китаец говорит по-русски, почему-то не было.

Я ещё раз пробежалась глазами по моему собеседнику и вдруг заметила, что к шлему, который он всё ещё держал в руках, что-то такое привязано чёрное и длинное, вроде толстой верёвки.

Японец-китаец перехватил мой взгляд.

— Я схватил его за косу, и вот… — Он повернул ко мне шлем и с видимым усилием открыл пластиковое забрало.

В следующий момент меня словно окатило ледяной водой с карасями. Из шлема на меня смотрели открытые тёмные живые глаза. Я отпрыгнула в сторону и, кажется, завизжала.

— Если вам страшно, я могу их закрыть, — невозмутимо сказал японец-китаец, — только не надо больше кричать, нас могут услышать.

Я ничего не смогла ему ответить. Мне казалось, что если я открою рот, то меня непременно вырвет — я уже прикидывала место, куда бы метнуть ужин.

— Дышите носом, — сказал японец-китаец, — вот так. И он шумно сделал пару вдохов — выдохов носом. Его ноздри при этом смешно раздулись. Я попробовала сделать точно также, и это действительно помогло — тошнота отступила.

— Вот видите, что я говорил, — японец-китаец подошёл ближе, — теперь нам надо её куда-то спрятать. У вас есть пластик-бэг, или что-нибудь подобное?

Я хотела ему сказать, что у русской женщины всегда есть с собой пластик-бэг или что-нибудь подобное, но просто молча достала из кармана плаща аккуратно сложенный пакет универмага «La Rinascente». Японец-китаец поблагодарив меня чуть заметным кивком, взял пакет и тряхнул им в воздухе, чтобы развернуть.

— Я сейчас выну её из шлема, — сказал он, — отвернитесь, если хотите.

Я послушно отвернулась всё к той же витрине «Gigolo», а японец-китаец приступил к работе. Машинально шаря глазами по уже родным задницам, я слышала, как он возился со шлемом, шуршал целлофаном, и, наконец, как голова упала в пакет. Мне вдруг вспомнилась гильотина, Великая французская революция, Дантон, Демулен, Робеспьер…

— Возьмите, она теперь ваша, — услышала я голос сзади.

Я повернулась. Японец-китаец стоял теперь ближе, на расстоянии вытянутой руки, и протягивал мне пакет. Пустой теперь шлем он по-прежнему держал под мышкой.

— Берите, — повторил он, — мне она ни к чему.

Я не знала, что ему ответить, поэтому промолчала и сделала шаг назад. Японец-китаец не унимался.

— Я понимаю, вас смутила коса, меня, признаться, тоже. Но это голова мужчины, или, если быть совсем точным, юноши. Поэтому её должны забрать вы. Если бы это была девушка, то, разумеется, её бы взял я.

— Но почему? — слабо пролепетала я.

Японец-китаец посмотрел на меня с некоторым сомнением.

— Вы разве не понимаете? Посмотрите, нигде нет крови — это же самая настоящая Флорентийская голова!

Теперь пришла моя очередь смотреть на него с сомнением.

— Вы что, и в правду подумали, что можно вот так просто оторвать человеку голову? — спросил он.

Я подумала, что это действительно странно: «мало того, что он руками оторвал кому-то голову, но при этом ещё и нет ни единой капли крови».

— Ну, берёте? — требовательно сказал японец-китаец.

Мало чего соображая, я протянула руку к пакету.

— Ничего не понимаю, — единственное, что смогла из себя выдавить я.

— Если хотите, я провожу вас до дома, — сказал японец-китаец. — Где вы живёте?

— Гостиница «Siracusa», рядом с вокзалом «Термини», — на автомате ответила я, — номер четыреста семь.

Японец-китаец взял меня под локоть и стал тихо, но твёрдо говорить на ухо. Странно, должно быть, мы выглядели со стороны: он — маленький и широкий, и я — длинная и бледная, как статуи фонтана «Треви».

Пока мы шли до Площади Республики, он рассказал мне, что голову надо посадить в цветочный горшок, а косу расплести и опустить в ёмкость с вином. Обязательно красным. Я слушала его в пол уха и кивала. Пакет несильно тянул мне руку, вероятно так, как бы тянул руку пакет со средних размеров капустным вилком.

Мысли мои были одна дурнее другой: поначалу я была уверена, что это чей-то масштабный розыгрыш, чуть позже — что сплю, ещё позже — что стала жертвой провокации местных спецслужб… но все эти предположения протыкались трёхгранным штыком небывальщины. Случившееся было настолько неправдоподобно, что все «реалистичные» версии рассыпались под собственной тяжестью.

— Земля подойдёт любая, только не песок и не глина, — в очередной раз повторил японец-китаец. — Если будите куда-то её везти, то заверните её вместе с горшком в какую-нибудь ткань, но ни в коем случае не в целлофан — она задохнётся.

Мой провожатый не повёл меня сквозь вокзал, а дал хорошего круголя, поэтому на дорогу у нас ушло примерно полчаса. Около входа в гостиницу он остановился и, отпустив мой локоть, по-японски раскланялся.

— Что ж, прощайте, жена Флорентийской головы, — грустно сказал он и исчез в темноте.

Я поднялась в номер и сделала всё, как мне сказал мой ночной знакомец. Поверила в небывальщину.