Флоренс Адлер плавает вечно - [61]

В центре комнаты высотой в три этажа находился гигантский плавательный бассейн, до краев наполненный морской водой из находящегося в ста ярдах океана. Звук резвящихся купальщиков эхом отдавался от внутренней стороны металлической крыши.

– Я могу здесь плавать? – не веря спросила Флоренс.

– Можешь, – сказал Джозеф. Она стояла на кирпичном полу, закутанная в пальто и шапку, и продолжила бы стоять, наблюдая, как мужчины один за другим ныряли с высокой металлической платформы на другом краю бассейна, если бы Джозеф не хлопнул в ладоши и не подтолкнул ее в сторону комнат для переодевания.

– А где все девчонки? – спросила Флоренс отца, вернувшись в бассейн в купальном костюме. Джозеф оглядел комнату. Куда бы он ни кинул взгляд, он видел только мужчин и, в некоторых случаях, юношей-подростков. Он кивнул на несколько окруженных кадками с папоротниками длинных рядов стульев под балконом второго этажа, где щеглами примостились женщины с детьми.

– Почему они сидят там? – спросила Флоренс.

– Они не умеют плавать.

– Ты их научишь? – поинтересовалась она, и он был так тронут вопросом, что даже задумался о его резонности.

Пароход громко загудел, выходя из Гудзона в залив Нью-Йорк и направляясь в сторону моря. Джозеф поднял бинокль, высматривая на борту парохода его название.

– Это не он, – сказал Стюарт. – Слишком большой.

Джозеф опустил бинокль на колени.

– Мистер Адлер, могу я задать вопрос?

– Джозеф.

– Точно, извините, – опомнился Стюарт, который явно испытывал неудобство от необходимости звать Джозефа по имени.

– Продолжай.

– Вы не жалеете о том, что скрываете смерть Флоренс?

Джозеф протяжно выдохнул и переложил бинокль из одной руки в другую, бездумно подкручивая окуляры.

– Если вы не хотите об этом говорить…

– Я не против говорить об этом. Не против разговаривать о ней. На самом деле мне нравится, когда люди вроде тебя упоминают ее по имени.

Что Джозеф мог сказать? Сохранение ее смерти в тайне не стояло под сомнением. Он подумал, с чего начать.

– Когда я рос в Венгрии – теперь это австрийский Бургенланд, – у нас ничего не было. Мои родители во всем себе отказывали, чтобы накопить на билет на пароход для брата, а когда он устроился в Филадельфии и начал зарабатывать деньги, то оплатил билет для меня. Мать расплакалась, когда пришло письмо с билетом. Она знала, что не сможет поехать со мной, понимала даже, что может никогда меня больше не увидеть.

Стюарт ничего не сказал, но ему и не надо было. Джозеф знал, что он слушает.

– В первые годы в Америке – в Филадельфии, а затем в Атлантик-Сити – я много думал о решении родителей. Правы ли они были, что отослали брата, а затем меня? Возможно, стоило отдать билет отцу, который бы сразу стал больше зарабатывать? И если бы ему удалось, он мог тогда перевезти всю семью. – Джозеф вырвал травинку. – Но когда я сам стал отцом, я понял. Любой свой шанс ты отдаешь детям. Моей дочери больше нет. Ничто не вернет ее. Я пытаюсь убедить себя, что я не наношу вред Флоренс или ее памяти, сохраняя ее смерть в секрете. То, что я забираю у знавших ее – возможность скорбеть о ее смерти и почтить памятью ее жизнь, – может быть им возвращено позже. Я не знаю, права ли Эстер. Навредят ли эти новости Фанни. Но я знаю, – сказал Джозеф, поднимая голову, – что этот ребенок, эта новая жизнь, – важнее всего.

Джозеф посмотрел на Стюарта.

– Хотелось бы мне…

Они услышали длинный гудок и подняли глаза на маленький пароход, пробирающийся между Бруклином и Статен-Айленд. «Лафайет»? Джозеф вскочил на ноги, сжимая бинокль в руках, но, когда он приложил его к глазам, не смог настроить фокус.

– Посмотри ты, – сказал он, передавая бинокль Стюарту, которого тоже поднял на ноги гудок.

Стюарт поднес бинокль к глазам, подкрутил резкость и долгое мгновение разглядывал пароход.

– Это он, – наконец определил он.

Джозеф проследил, как «Лафайет» выходит из залива Нью-Йорка. Он не задумывался, что будет делать, когда увидит французский пароход. Теперь, когда на его глазах тот обходил Сигейт и проходил мимо Лонг-Бич, уменьшаясь в размерах, пока не превратился в черную точку на горизонте, Джозеф вдруг задумался, почему это казалось ему таким необходимым.

Флоренс не было на этом корабле. Она никогда не прибудет во Францию. Он не найдет ее ни на берегу Ла-Манша, ни на пляжах Атлантик-Сити. Он перевел взгляд на Стюарта, который открыто плакал при виде парохода, пропадающего из виду. Возможно, дочь Джозефа можно было найти в людях, которые любили ее.

* * *

Джозеф довез Стюарта до пересечения Саут-Каролина и Атлантик-авеню, где на первом этаже отеля «Шлитц» находился Набережный национальный банк. Он припарковал машину и сквозь лобовое стекло уставился на выкрашенные зеленым решетки банковских окон и ведущие внутрь деревянные двери. Он действительно готов был пойти на это?

– Вы здесь храните деньги? – спросил Стюарт, распахивая пассажирскую дверь.

– Со дня, когда прибыл в Атлантик-Сити.

Колени Джозефа хрустнули, когда он вышел из машины. Ему не нравилось, что тело начинало отзываться на длинные поездки или длительные промежутки времени, проведенные в одной позе. Он похлопал по карману пиджака, проверяя, что чек от Билла Берджесса все еще внутри.