Флоренс Адлер плавает вечно - [31]

Гусси молчала несколько минут.

– Но почему нельзя рассказывать ребеночку?

Стюарт

Флоренс была мертва уже неделю, но каждое утро в шесть часов Стюарт садился в спасательную лодку, как будто ничего не случилось.

Он стал вывозить Флоренс на лодке в начале прошлого лета, когда она вернулась из Уэллсли одержимая идеей переплыть Ла-Манш. После заплыва Эдерле в 1926 две другие женщины успешно его пересекли – одна через три недели после того, как газеты протрубили об Эдерле, а другая годом позже. С тех пор прошло семь лет, и никто – ни женщина, ни мужчина – не повторил их успех. «Почему не я?» – написала Стюарту Флоренс из колледжа.

В письмах Флоренс признавалась, что проводит вечера в библиотеке, просматривая старые газеты в поисках подсказок, как лучше переплыть Ла-Манш. У нее было множество вопросов, а ее тренерша, которая плавала только в бассейне, могла ответить лишь на некоторые из них. Флоренс хотела знать, как Эдерле и другие умудрялись сохранить тепло, что они ели, как они оценивали погоду и как защищали глаза от раздражения соленой водой. Список ее вопросов вырос до таких размеров, рассказала она Стюарту, что пришлось держать его в отдельной записной книжке, которую она купила специально для этой цели.

В вопросах плавания на открытой воде Стюарт был лучшим источником знаний для Флоренс, и по мере того, как проходили зимние месяцы, а ее книжка толстела от записей, она писала ему все чаще. Стюарт не знал Ла-Манш, но он знал океан – что тот мог дать внимательному пловцу, и что мог забрать. Что не менее важно, он знал Флоренс. Знал, на что способен каждый мускул в ее теле, в чем были ее слабости, когда ее уверенность могла принести успех, а когда – нанести вред. В одном из своих первых писем Флоренс сообщила Стюарту, что хочет совершить попытку пересечь пролив в следующем августе, перед возвращением в Уэллсли на второй год, но Стюарт уговорил ее подождать еще. «Ла-Манш, – написал он ей, – никуда не денется до 1934-го».

Стюарт предложил Флоренс провести лето 1933-го, плавая вокруг острова Абсекон. Это был заплыв на двадцать две мили, примерно то же расстояние, что отделяло мыс Гри-Не от Дувра, хоть и с намного более приятными условиями. Температура вод Ла-Манша редко поднималась выше шестидесяти градусов по Фаренгейту[23], и воздух оставался таким же холодным. В Дуврском проливе температура могла резко меняться, так что даже если пловчиха покидала Францию под солнечным небом, на пути к Англии ей наверняка пришлось бы столкнуться с проливным дождем, густым туманом и штормовым ветром.

Флоренс не понравилась идея откладывать заплыв через Ла-Манш еще на год, но ей пришлось по душе, как Эдерле провернула похожий трюк с большой помпой. За несколько недель до заплыва через Ла-Манш Эдерле проплыла от Бэттери-парк в Нью-Йорке до Сэнди-хук в Нью-Джерси. Помимо отличной тренировки такой заплыв был еще и рекламной возможностью. Стюарт настаивал, что если Флоренс хотела, чтобы «Пресс» или кто-нибудь из больших бизнесменов Атлантик-Сити принял ее намерение пересечь Ла-Манш всерьез – и захотел спонсировать его, – ей следовало заявить о себе в родном городе. Она неохотно согласилась.

Почти каждое утро тем первым летом после колледжа Флоренс встречалась со Стюартом на песчаной полоске перед пляжной палаткой на Мэриленд-авеню. Солнце еще лежало за горизонтом, и к тому времени, как он протаскивал спасательную лодку по песку и сталкивал ее с мостков на открытую воду вместе с сидящей на носу Флоренс, небо едва окрашивалось в розовый. Она мало говорила, пока он греб через волны, но ему все равно нравилось быть с ней в лодке. Ночами, когда он засиживался в баре «Ритца» или пивной на Садовом пирсе, возникал соблазн отключить будильник и снова залезть под одеяло. Вместо этого он болтал в кружке свой кофе и давал Флоренс последние наставления – расслабить плечи или загребать дальше. Если у нее были вопросы, то она задавала их, но чаще просто кивала, несколько раз вытягивала руки над головой, сбрасывала покрывало и ныряла в воду.

Когда Флоренс плыла, Стюарт греб за ней, держа дистанцию в несколько лодочных длин, чтобы не врезаться в девушку, если она вдруг остановится. Иногда он пытался кричать ей – время на секундомере, который он держал в кармане, или предупреждение о том, что она сбивается с курса, но натянутая на уши шапочка, гул океанских вод и плеск рассекаемых ей волн не позволял доносить до нее слова. Но это было неважно. Она знала пейзаж Атлантик-Сити достаточно хорошо, чтобы помнить, что Центральный пирс от Садового отделяло полмили пляжа, а пирс Миллиона Долларов был еще в полумиле.

В какой-то момент Стюарт кричал Флоренс, что пора забираться в лодку, и она слушалась, позволяя схватить себя под руки и затащить через борт и на дно, как свежий улов. Он знал, что во многих случаях она предпочла бы отмахнуться и продолжить плыть, вернуться на пляж, когда это будет удобно ей, но Стюарт, который спасал сотни жизней каждое лето, и слушать об этом не хотел:

– Ты не неуязвима, знаешь ли, – часто говорил он ей.

Грести обратно к берегу всегда нравилось Стюарту больше всего. После заплыва, когда солнце стояло в небе, Флоренс была куда разговорчивей. Она заворачивалась в полотенце, заглатывала остатки кофе Стюарта и задавала вопросы, на которые уже знала ответы – выглядела ли она крепче и был ли, по его мнению, у нее шанс на кубок показательного заплыва в этом году? Вот что нравилось Стюарту в ней больше всего. Флоренс была уверена в себе. Еще ему нравились ее ключицы, которые подпрыгивали, когда она смеялась. О, и ее глаза. Ему очень нравились ее глаза.