Флора и фауна - [113]

Хочешь дикой ссоры и бурного примирения?

Пожалуйста.

Она кричала — он с улыбкой слушал ее, любуясь искаженным от гнева лицом. Даже на пике раздражения она казалась ему идеалом и вызывала желание. И шипела, вырываясь, царапалась, заводила его настолько, что он терял голову, а потом сдавалась и кричала уже от страсти.

Хочешь шокировать светские сливки, ввалившись на раут в драных джинсах и кроссовках?

Пожалуйста.

Хочешь подвеску из рубина на триста карат?

Пожалуйста.

Хочешь устроить танец живота на приеме у премьер-министра?

Хорошо.

Хочешь спеть на концерте рок-металлистов прямо на сцене?

Не проблема.

Хочешь почитать Данте в подлиннике?

Пожалуйста.

Хочешь освоить стрельбу из гранатомета? Хочешь увидеть созвездие Кассиопея и вспышку сверхновой, всю ночь наблюдать за звездным небом? Хочешь побыть в тишине и уединении? Хочешь устроить дебаты на тему исторической парадигмы или влияния ультранизких частот на биологическую систему организмов? Хочешь раскопать наследников Даган и проследить их генеалогическое древо?

Без вопросов, любимая!

Он не противился, прекрасно понимая: все, что она делает — читает ли вслух чушь из жизни светских хлыщей или поет арию Аиды в душе, устраивает стриптиз на трассе или кидает подушку в лицо, копается в архивных документах или вместе с Ким устраивает медитацию над цветком орхидеи — она делает для него, каждый час и день наполняя смыслом. Они играли, развлекая друг друга, импровизировали, ставя в тупик и заставляя соображать и находить все новые и новые варианты выхода. Они, не сговариваясь, жили по одному правилу: есть наш мир и их мирок. Наш мир — закрытая для других зона, их мирок — арена развлечений, а жизнь игра, вечная игра в разные забавы. И чего бояться, что может остановить тех, кто прошел грань жизни и смерти при жизни и в смерти? Кого жалеть было им здесь, в аду человеческого театра, где каждый играл точно так же, как они, но скрыто, искусно завуалировав свои истинные лица под маски выданных и выдуманных ролей? Они же скинули их, расправили крылья, те, что обрели благодаря своей любви, и летали без страха над адом, кружили над суетой и глупейшими целями, к которым рвалось большинство. Им не нужны были законы и правила тех, кто барахтается в лаве низких эмоций и лишь поглядывает в небо, не решаясь обрести его. У них были свои законы, свои правила — как свой, обособленный мир — островок рая посреди вод Стикса.

Орион сплавился с девушкой, как сталь со стеклом, и не представлял жизни без «Леночки».

И даже Гарик сдался, заметив как-то: `вы стоите друг друга. Оба неоднозначны'.

`Ненормальны'? — лукаво улыбнулся ему Бройслав.

`Ну-у… Есть такое'.

`Если б ты знал, друг мой, как прекрасно это безумие! И поверь мне — только в нем и стоит жить'.

Я не просто так устраивала эскапады. Я хотела выманить Аббаса и поставить точку хотя бы на эпопее с одним врагом. К тому же мне было интересно, как поведет себя Бройслав — мягкий, ласковый, безмятежно добрый и все же твердый как кокос. Я увязла в нем как муха в патоке и дошла до последней точки безумия — молилась, слушая его сонное дыхание ночью, просила Бога и всех, кто говорит, смотрит на нас с небес, об одном: даруйте ему долгую и счастливую жизнь в здравии, любви и благополучии.

Почти месяц мы жили с ним вместе и, казалось бы, пора насытиться обществом друг друга, возможно, устать, но нас только больше распаляло и сплавляло время, запутывало и опутывало настолько, что я уже не знала, где Бройслав, где я.

Стоило ему начать декламировать Тютчева — я подхватывала, выдавая следующую строчку. Стоило мне запеть — он подхватывал. Мы могли не говорить часами и обмениваться лишь взглядами, но понимали друг друга абсолютно. Каждый его жест, взмах ресниц, оттенок эмоции, отражающийся в глазах, был понятен мне — я знала его причину и следствие. Мы пытались насытиться друг другом, и словно безумные все больше привязывались, сплетались, сливались, дышали в унисон, пропадая в сладкой нирване любви, безграничной как небо над головой и чистой как крылья ангелов.

Как я жила раньше?

Как жил он?

Та злость и ярость, что душила каждого из нас, притихла под нежной ладонью приютившего нас чувства. И не было ничего важнее для меня, чем улыбка Бройслава, его взгляда, полного обожания, ласки голоса и трепета объятий, жара губ, аромата кожи и шелковой прохлады волос. Он стал идеалом для меня, Богом, которого я не знала по жизни. Клетка, в которой я жила, распахнула дверцу и выпустила на волю. И я упивалась свободой, без грамма фальши впитывая ее и щедро даря ее любимому.

Любимый. Думала ли я, что когда-нибудь буду шептать мужчине это слово? Оно казалось мне тяжелым и загадочным, как меч короля Артура, что дано было вытащить из камня лишь посвященному. Но вот оно поддалось, легко слетело с губ и проникло в два сердца, как стрела — в мое и Бройслава. И подарило ощущение полного, абсолютного счастья, о котором я не знала, а потому и не мечтала.

Как странно, как удивительно быстро мы сблизились с ним, открылись без утайки и колебаний. Но даже это не настораживало меня, не рождало тревоги или страха о завтрашнем дне. Я была уверена в любимом, как в себе, и все чего хотела: чтобы он был счастлив, чтоб улыбался так же лучисто и смеялся искренне и задорно… чтобы Господь продлил его жизнь за счет моей.