Флинн при исполнении - [12]

— Мужчины?

— Да, она так считает, но не слишком уверена. Было темно…

— Странное время суток для подобного происшествия, Гроувер. Очень странное.

— Чего тут странного?

— Большая часть дорожных происшествий происходит совсем поздно, после того, как бары закрываются на ночь, разве не так? И потом, часто ты видел стариков, разъезжающих на велосипедах по городу после наступления темноты?

— Ну вот, снова завели свою шарманку, инспектор! Столкнулись двое каких-то идиотов, один при этом погиб, а вы готовы вытрясти душу из всего департамента полиции. Поставить всех на уши.

На секунду Флинну действительно захотелось поставить на уши Гроувера и как следует его потрясти. Наверняка внутри обнаружилась бы не душа, а полный вакуум.

— Хочешь сказать, Гроувер, — медленно начал он, — что смертью какого-то там велосипедиста вполне можно пренебречь? Что виной всему лишь неосторожность пострадавшего, вызвавшая несчастный случай?

Обычно Флинн не слишком уверенно использовал подобную терминологию, поскольку сам плохо понимал смысл этих мудреных формулировок. Но, говоря с Гроувером, ничуть не стеснялся в такого рода выражениях, потому как знал: Гроувер еще более туманно представляет себе их значение.

— Вы что же, собираетесь расследовать это дело по телефону, инспектор?

— Возможно, что и собираюсь, — буркнул в ответ Флинн. — С твоей посильной помощью.

— Но я приглашен на кулинарный конкурс среди управления полиции. В отель «Ленокс», инспектор. Сперва там состоятся соревнования, затем — грандиозный прием с ленчем.

— Полагаю, Гроувер, тебе прекрасно известно мое трепетное отношение к кулинарному искусству полицейских. И о моей давнишней мечте, чтоб мастерство их не ограничивалось приготовлением одних тако.[6]

— Вам не нравятся тако?!

— Ты составил список всех угнанных вчера автомобилей? Вчера, после восьми пятнадцати вечера?

— Что?.. Нет.

— Но разве это не первое, что следовало бы сделать? — возмутился Флинн. — Разве в течение часа-двух после дорожно-транспортного происшествия люди обычно не начинают звонить и сообщать, что у них угнали машину? Так или нет, я спрашиваю?

— Но инспектор, если вы считаете, что это так уж важно… почему бы вам самому не приехать?

— Перезвоню позже, Гроувер. Надеюсь, что к тому времени ты найдешь машину, числящуюся в розыске, с прилипшими к ней фрагментами старика и его велосипеда.

Затем Флинн позвонил Элсбет и продиктовал ей номер своего телефона в клубе «Удочка и ружье».

Коки вошел в тот момент, когда Флинн наливал себе последнюю чашечку чая и раскуривал трубку.

— Тебя покормили, Коки? Наверняка тебе досталась вся копченая сельдь, да?

— Нет, французский тост, — сказал Коки и подошел к столику с шахматной доской. — Дуайт Хаттенбах. Возраст двадцать девять лет. Состоит в первом браке. Жена, Кэрол, в девичестве Крепш, является дочерью известного адвоката из штата Нью-Йорк. Богат, владеет недвижимостью, участвовал в банковских и политических играх. У Хаттенбахов двое детей: сын Дуайт, которого они называют Айком, и дочь Мэри. Хаттенбахи, как ты, наверное, знаешь, выходцы из очень богатой и известной семьи. Один из дядьев Хаттенбаха служит послом. Сам Хаттенбах закончил школу искусств при Виргинском университете, затем активно занялся политикой, менее активно — бизнесом. Это его первый срок в конгрессе США. И он успел разработать лишь один законопроект, связанный с загрязнением окружающей среды.

— Ты хочешь сказать, такой парень должен был получить юридическое образование?

— Не знаю. Получившие академическое образование законники далеко не всегда становятся первоклассными адвокатами… Играл в теннис за Виргинский университет, был превосходным гандболистом. И еще играл на трубе.

— Так он еще и музыкален? На какой трубе? Классической или в джазе?

— Ему нравилось играть в марширующих оркестрах. Появлялся на разного рода политических мероприятиях со своей трубой и присоединялся к маршу. Четвертого июля он в качестве участника парада обошел несколько городов своего округа. И всю дорогу играл на трубе.

— Просто отличный прием для молодого политика, которому нечего сказать, — проворчал Флинн.

По молчанию Коки он понял, что тот завершил свой отчет.

— Ты у меня просто чудо, Коки. Как удалось тебе выяснить все это?

Коки пожал правым плечом.

— Позвонил Дафни в архив. Она по воскресеньям работает.

— Что ж… — Флинн запыхтел трубкой и выпустил длинную струю дыма. — Скажи-ка, Коки, а не кажется ли тебе странным, что молодой двадцатидевятилетний конгрессмен, приехавший на уик-энд на охоту, первым делом распаковал чемодан, аккуратно развесил все брюки и пиджаки в шкафу, разложил все рубашки, нижнее белье и носки по отдельным ящикам комода, затем вынул лезвие из станка и не заменил новым, аккуратно завинтил крышечку на тюбике с пастой, оставил на письменном столе непочатую бутылку хорошего шотландского виски, а на тумбочке — «Записки федералиста»,[7] причем без всяких пометок, и после всего этого вышел в ночь?

Сидевший за шахматной доской Коки обернулся к Флинну правой стороной лица, чтоб тот мог видеть его улыбку.

— Нет, все же это странно, тебе не кажется? — заметил Флинн.