Флибустьеры - [110]
— Еще дешево отделались! Кто бы мог подумать…
Вечером Бен-Саиб, набив карманы револьверами и патронами, отправился к дону Кустодио. Ученый муж был поглощен составлением проекта о мерах против американских ювелиров. Прикрыв рот ладонями, он шепнул на ухо журналисту несколько слов.
— Да ну? — заметно побледнев, воскликнул Бен-Саиб и схватился за карманы.
— И где бы его ни нашли…
Вторую половину фразы дон Кустодио передал выразительным жестом: изобразив, будто держит в руках ружье со штыком, сделал вперед два выпада и при этом присвистнул.
— А бриллианты? — спросил Бен-Саиб.
— Если они окажутся при нем…
И он снова перешел на язык жестов; растопырив пальцы правой руки, сделал ими вращательное движение, напоминавшее не то взмах веера, не то крылья ветряной мельницы, которые ловко загребают под себя воображаемые предметы. Бен-Саиб также ответил пантомимой: вытаращил глаза, округлил брови и с жадностью втянул губами воздух, словно это был не воздух, а некая питательная среда.
— Фффф!!!
XXXVII
Тайна
Все становится известным.
Несмотря на все предосторожности, кое-какие сведения просочились, правда, обрывочные и искаженные. Они-то и были предметом беседы, которая происходила вечером следующего дня в доме сеньора Оренды, богатого ювелира, проживавшего в промышленном предместье Санта-Крус. Собрались близкие друзья, и все говорили только об одном. Не играли в карты, не музицировали, и крошка Тинай, младшая дочка ювелира, скучала в одиночестве, перебирая свои ракушки. Ну что за охота взрослым судачить о всяких нападениях, заговорах, ящиках с порохом! Заглянули бы они лучше в ее коробочки — сколько в них красивых ракушек, и все как будто подмигивают ей, улыбаются своими полуоткрытыми створками, просятся в большую коробку. Даже Исагани, который всегда играл с ней и всегда так забавно проигрывал, теперь будто и не замечает ее. Нахмурив брови, Исагани молча слушал уже знакомого нам Чичоя. Момой, жених старшей из девиц Оренда, хорошенькой, бойкой насмешницы Сенсии, отошел от окна, где обычно простаивал вечера, любезничая со своей невестой. Это привело в сильное раздражение попугая, который жил в клетке, подвешенной над окном, и был домашним любимцем, так как по утрам приветствовал всех красноречивыми признаниями в любви. Сама капитанша Лоленг, деятельная, умная капитанша Лоленг, хоть и сидела перед раскрытой конторской книгой, но не проверяла счетов, ничего не записывала, не смотрела на кучки жемчуга и бриллиантов, разложенные на подносе; забыв о всех делах, она внимательно прислушивалась к разговору. Ее супруг, почтенный капитан Торингой (то есть Доминго), — счастливейший из супругов, кому только и забот было что наряжаться, вкусно есть, гулять и болтать с приятелями, меж тем как вся семья усердно трудилась, — даже он не пошел, как обычно, в гости; затаив дыхание, он слушал потрясающие новости, которые рассказывал худощавый Чичой.
А послушать было что. Чичоя послали к дону Тимотео отнести заказ: пару бриллиантовых сережек для новобрачной. Попал он в то время, когда разбирали беседку, в которой накануне ужинали самые важные персоны.
— Ну и дела! — говорил Чичой, позеленев от волнения и делая страшные гримасы. — Пачки пороха под полом, на крыше, под столом, в сиденьях повсюду порох! Счастье, что никто из рабочих не курил!
— Но кто же спрятал там порох? — спрашивала капитанша Лоленг, женщина храбрая и, в отличие от влюбленного Момоя, не побледневшая от страха.
Волнение Момоя объяснялось просто: он был на свадьбе и даже сидел совсем близко от беседки!
— Вот этого-то никто понять не может, — ответил Чичой. — Ну, кому понадобилось портить праздник? Тут может быть одно из двух, — так сказал знаменитый адвокат сеньор Паста, он как раз пришел навестить дона Тимотео, — либо это враг дона Тимотео, либо соперник Хуанито…
Сеньориты Оренда невольно взглянули на Исагани.
Исагани молча усмехнулся.
— Вам надо скрыться! — сказала капитанша Лоленг. — Как бы вас не обвинили… Надо скрыться!
Исагани снова усмехнулся и ничего не ответил.
— Дон Тимотео, — продолжал Чичой, — ломал голову, кто мог это сделать. Ведь за сооружением беседки наблюдал он самолично, он и его друг Симоун, больше никто. Переполох поднялся ужасный, прибежал лейтенант ветеранов, потом всем наказали молчать и меня выпроводили. Но…
— Но… но… — пробормотал, дрожа, Момой.
— Какой ужас! — воскликнула Сенсия, тоже содрогнувшись при мысли, что ее жених был там. — И этого красавчика могло… ведь если б взорвалось… — Она гневно посмотрела на Момоя, в душе восхищаясь его мужеством.
— Если б взорвалось…
— Ни один человек на улице Анлоаге не остался бы в живых, — докончил за нее капитан Торингой, щеголяя перед домашними своим хладнокровием.
— Ушел я оттуда сам не свой, — говорил Чичой дальше. — Только подумать, из-за какой-нибудь искорки, или окурка, или капли керосина, пролитого из лампы, остались бы мы теперь без губернатора, без архиепископа, даже без чиновников! Всех, кто пришел на свадьбу, всех разорвало бы на кусочки!
— Пресвятая дева! И этого красавчика…
— Сусмариосеп! — воскликнула капитанша Лоленг. — Там были все наши должники! Сусмариосеп! И поблизости стоит дом, что мы купили! Кто же все-таки мог это сделать?
В романе известного филиппинского писателя Хосе Рисаля (1861–1896) «Не прикасайся ко мне» повествуется о владычестве испанцев на Филиппинах, о трагической судьбе филиппинского народа, изнемогающего под игом испанских колонизаторов и католической церкви.Судьба главного героя романа — Крисостомо Ибарры — во многом повторяет жизнь самого автора — Хосе Рисаля, национального героя Филиппин.
В книгу еврейского писателя Шолом-Алейхема (1859–1916) вошли повесть "Тевье-молочник" о том, как бедняк, обремененный семьей, вдруг был осчастливлен благодаря необычайному случаю, а также повести и рассказы: "Ножик", "Часы", "Не везет!", "Рябчик", "Город маленьких людей", "Родительские радости", "Заколдованный портной", "Немец", "Скрипка", "Будь я Ротшильд…", "Гимназия", "Горшок" и другие.Вступительная статья В. Финка.Составление, редакция переводов и примечания М. Беленького.Иллюстрации А. Каплана.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.
В настоящем издании публикуются в новых переводах два романа первой серии «Национальных эпизодов», которую автор начал в 1873 г., когда Испания переживала последние конвульсии пятой революции XIX века. Гальдос, как искренний патриот, мечтал видеть страну сильной и процветающей. Поэтому обращение к истории войны за независимость Гальдос рассматривал как свой вклад в борьбу за прогресс современного ему общества.
Роман о национальном герое Китая эпохи Сун (X-XIII вв.) Юэ Фэе. Автор произведения — Цянь Цай, живший в конце XVII — начале XVIII века, проанализировал все предшествующие сказания о полководце-патриоте и объединил их в одно повествование. Юэ Фэй родился в бедной семье, но судьба сложилась так, что благодаря своим талантам он сумел получить воинское образование и возглавить освободительную армию, а благодаря душевным качествам — благородству, верности, любви к людям — стать героем, известным и уважаемым в народе.
Роман — своеобразное завещание своему народу немецкого писателя-демократа Роберта Швейхеля. Роман-хроника о Великой крестьянской войне 1525 года, главным героем которого является восставший народ. Швейхель очень точно, до мельчайших подробностей следует за документальными данными. Он использует ряд летописей и документов того времени, а также книгу Циммермана «История Крестьянской войны в Германии», которую Энгельс недаром назвал «похвальным исключением из немецких идеалистических исторических произведений».
Книги Элизабет Херинг рассказывают о времени правления женщины-фараона Хатшепсут (XV в. до н. э.), а также о времени религиозных реформ фараона Аменхотепа IV (Эхнатона), происходивших через сто лет после царствования Хатшепсут.