Флибустьеры - [25]

— Теперь вы, сеньорита, — сказал он.

Молодая девушка с жаром сложила руки и, подняв к святому изображению свои полные слез глаза, начала произносить прерывающимся от волнения голосом:

— Матерь Божья, Утешительница, защита моя с первых дней моего рождения, Ты знаешь, люблю ли я Тебя. Я клянусь, что все, что говорил этот человек, правда. Пред Тобою я называю его своим мужем, и другого у меня не будет.

Они поднялись.

Донья Анита повела Тигреро на балкон.

— Идите, — сказала она. — На жену дона Марсиаля не должно упасть ни малейшего подозрения. Идите, муж мой, брат мой. Человека, за которого хотят меня выдать замуж, зовут граф де Лорайль. Завтра на рассвете мы отправляемся в путь, вероятно, для того, чтобы где-нибудь встретиться с ним.

— А он?

— Он, должно быть, уехал сегодня ночью.

— Куда он поехал?

— Я не знаю.

— Я убью его, честное слово.

— До свидания, дон Марсиаль, до свидания.

— До свидания, донья Анита, не бойтесь ничего, я жизнь отдам за вас.

И, запечатлев целомудренный поцелуй на лбу своей невесты, он подошел к балюстраде балкона, схватился за реату и соскользнул по ней вниз.

Донья Анита скинула петлю с крюка, нагнулась и следила за Тигреро, пока могла различить его стройную фигуру в темноте ночи, затем вошла в свою комнату и заперла окна и дверь.

— Боже мой! Боже мой! — подавляя рыдания, заговорила она. — Что я наделала! Пресвятая Дева, Ты одна можешь дать мне силы пережить все это!

Она задернула занавеси на окнах, обернулась и вновь опустилась на колени перед статуей Богородицы. Но вдруг она выпрямилась и испустила крик ужаса.

В двух шагах от нее стоял дон Сильва де Торрес. Брови его нахмурились, и лицо было сурово.

— Дочь моя, — начал он медленным размеренным голосом, в котором слышалось едва сдерживаемое, клокотавшее в его груди волнение, — я все видел и все слышал. Не волнуйся, прошу тебя, отпирательство ни к чему не приведет.

— Отец мой!.. — могла только выговорить прервавшимся голосом дочь.

— Молчать! — крикнул он. — Теперь три часа утра. Мы едем с рассветом. Приготовься через две недели стать супругой дона Гаэтана де Лорайля.

И не удостоив дочь более ни одним словом, он тяжелыми шагами вышел из комнаты, тщательно заперев за собой дверь.

Оставшись одна, донья Анита наклонилась всем телом вперед, будто желая прислушаться к чему-то, обвела затем вокруг себя бессмысленным взором, сделала по комнате несколько нерешительных шагов, нервным жестом подняла руки к горлу, почувствовав, что ее словно душит что-то, испустила раздирающий душу крик и упала на пол лицом вниз.

Она лежала в глубоком обмороке.

ГЛАВА VII. Дуэль

Было около восьми часов вечера, когда граф де Лорайль вышел из дома дона Сильвы де Торреса. Ярмарка была в полном разгаре, улицы Гуаймаса были заполнены веселой, живой толпой, крики, песни, смех раздавались отовсюду, кучи золота на столах в игорных домах блестели заманчивым блеском при ярком свете многочисленных ламп. Лихие песни, визг и топот вырывались из пулькерий, заполненных народом. Граф и сам толкал кого-то, пробираясь через толпу, и его толкали, но то, что он услышал от дона Сильвы, привело его в такое радостное настроение, что он совсем не обращал внимания на такие мелочи.

Наконец, преодолев страшные трудности и затратив на это время втрое больше обыкновенного, он достиг дома, в котором остановился.

Ему понадобилось около двух часов, чтобы пройти около шестисот ярдов.

Войдя к себе, граф в первую очередь навестил кораль, в котором находилась его лошадь. Он сам дал ей две меры альфальфы, затем, приказав разбудить себя около часу пополуночи, если бы он к этому времени еще не проснулся, он удалился в свою комнату, чтобы отдохнуть в течение нескольких часов.

Граф намеревался выехать около часа ночи, чтобы избежать дневной жары и ехать спокойнее.

Кроме того, после долгого разговора с доном Сильвой знатный искатель приключений чувствовал потребность побыть одному, чтобы восстановить в памяти все, что случилось с ним за день приятного и счастливого.

С тех пор как граф де Лорайль высадился в Америке, его сопровождало всюду, как он сам любил выражаться, чисто дурацкое счастье. Все ему удавалось, все желания его исполнялись. А произошло с ним вот что. Через несколько месяцев после прибытия ему удалось основать колонию, которая в настоящее время находилась на пути к процветанию. Сохранив свое подданство, а следовательно, и свободу действий, в смысле поддержки тех или иных политических стремлений он поступил на службу к мексиканскому правительству, получил чин капитана и стоял во главе отряда в сто пятьдесят беззаветно преданных ему людей, с которыми он мог, пожелай он того, отважиться на самые безумные предприятия. Наконец, ему предстояла женитьба на дочери человека, который оказался так богат, что до сих пор он не мог еще сам определить размеров его состояния, и, хотя это не относилось к делу, невеста его была удивительно прекрасна.

К счастью или к несчастью, смотря по тому, какой точки зрения угодно будет придерживаться читателю, чтобы судить о нашем герое, он был настолько пресыщен и испорчен излишествами парижской жизни, что сердце его уже давно отвыкло биться под наплывом радости, горя или даже страха. Несмотря на молодые годы, все омертвело в его душе.