Флэшмен и краснокожие - [13]

– Уверена, что ты быстро утешился, – фыркает она. – Это когда вокруг столько вертихвосток. Не мели чушь!

– Ну, были одна или две, – продолжаю я, зная, с какой карты заходить. – За неимением лучшего. И не говори мне, – в свой черед фыркнул я, – что какой-нибудь счастливчик не развлекал тебя в мое отсутствие.

Тут, знаете ли, она вспыхнула и начала кричать, что ничего, мол, подобного, как я только мог такое подумать! Но я видел, что ей нравится, и, подмигнув, спрашиваю: неужели совсем никого? Тут она раскраснелась еще пуще, заерзала и говорит, что не ее-де вина, коли некоторые уважаемые и богатые клиенты желают уделить мадам личное внимание.

– Ого, – говорю. – И кто бы это мог быть?

– Это тебя не касается, нахал! – хихикает она, тряся головой. Я помолчал, пока она не повернулась ко мне, потом сдвигаю брови и спрашиваю строго:

– Сьюзи, кто?

Она заморгала, и постепенно вся игривость исчезла с этого простого, милого личика.

– Ну-у, – протянула она, колеблясь. – Почему ты так смотришь на меня? Ты же не… не сердишься, нет? Мне казалось, ты просто шутишь со мной…

Я промолчал, только сердито пожал плечами, отводя взгляд, и она испуганно ахнула и схватила меня за руку.

– Эй, Бичемп! Неужто ты… ты подумал?.. Но нет, любимый, я бы никогда… Ну, в чем дело?

– Да ни в чем, – отрезаю я и играю желваками. – Ты права – это не мое дело.

Но сам тем временем начинаю кусать губы и напускаю на себя вид как у принца Альберта. Тут она испугалась по-настоящему: обняла меня за шею и, обливаясь слезами и рыдая, стала уверять меня, что это-де все оттого, что ей и не грезилось увидеть меня снова, иначе она бы ни-ни… Но это, мол, все ничего для нее не значит, честно, о, Бичемп – всего пару раз, как, например, с тем богатым креолом-плантатором, отвалившим сотню долларов за право принять с ней ванну… Но она бы швырнула этому старому козлу в лицо его деньги, если бы знала, что меня это… А если до меня дошли вдруг слухи про нее и графа Водриана, так это наглая ложь – это был не он, а всего лишь его четырнадцатилетний племянник, которому граф просил преподать несколько уроков…

Продолжи я свою игру, то, без сомнения, насобирал бы сплетен на добрую книгу, но у меня не было настроения заводить свою шараду так далеко. Я потешил тщеславие старой потаскухи, подпитал ее нежные чувства, напугал до смерти и разведал, насколько крепко она привязана ко мне. Заодно здорово развлекся, наблюдая, как Сьюзи изворачивается и трепыхается. Наступило время проявить великодушие и милосердие, поэтому я потискал ее в знак прощения, и она чуть в обморок не грохнулась от облегчения.

– Это ведь просто бизнес, Бичемп, совсем не то, что с тобой. Ах, совсем не то! Знай я, что ты вернешься и примешь это так близко к сердцу… – Похоже, последнее для нее было очень важно, поскольку она только об этом и твердила. – Тебе и впрямь есть дело? Ах, скажи, что есть, дорогой! И ты правда не сердишься на меня больше?

Это был удобный случай – даже и стараться не надо – перейти от суровой печали к нежному обожанию.

– Ах, Сьюзи, милая, – говорю я, стискивая ее буфера пламенной хваткой. – Как же я могу на тебя сердиться?

Последняя реплика, совокупно со стаканом джина, окончательно развеселила ее, и она принялась купаться в лучах благорасположения своего любимого, твердя, что я – честно-честно – самый славный и милый распутник на свете.

Ее упоминание про бизнес напомнило про нечто важное, ускользавшее из памяти в течение наших увлекательных упражнений: когда мы улеглись на роскошную кровать, я спросил, почему дом закрыт и все кругом в чехлах.

– Я еще не рассказала?! Впрочем, ты не дал мне ни единого шанса, не так ли, шалунишка? – ответила она, устраиваясь поуютнее. – Знаешь, на следующей неделе я навсегда уезжаю из Орлеана. Что скажешь? Дела тут пошли хуже некуда, нашего рода услуг хоть завались, а половина мужского населения двинула пытать счастья на золотых приисках, так что мы рады теперь любому безусому юнцу. Вот я и думаю: «Сьюзи, девочка, отправляйся-ка сама в Калифорнию да открой собственный прииск, и если тебе не удастся добыть там золотишка побольше, чем у какого-нибудь старателя, значит, ты не та женщина, за которую…».

– Погоди-погоди: чем ты намереваешься заняться в Калифорнии?

– Да тем же, чем всегда, – организую заведение для отдыха солидных джентльменов! Неужто не понимаешь: там уже сейчас миллион молодых парней, вкалывающих, как негры. У самых везучих карманы лопаются от золотого песка, и нет ни одной нормальной девчонки, с которой можно развлечься, если не считать нескольких грязных потаскух. Где навоз, там и денежки – могу побиться об заклад, что через пару лет Орлеан по сравнению с Сакраменто или Сан-Франциско покажется настоящей деревней. Сейчас там, конечно, неуютно, но подожди немного – и этим парням захочется заполучить все удобства Лондона и Парижа – и у них, кстати, найдется, чем заплатить! Вина, наряды, театры, лучшие рестораны, модные салоны, дорогие магазины и – шикарные шлюхи. Попомни мои слова: кто успеет организовать это первым, да еще как надо, заработает миллион, легко.

Я согласился, что звучит разумно, но выразил сомнение, удастся ли ей воссоздать в тех краях свое заведение. Она хмыкнула.