Флэшбэк - [193]

0.00

Ник парил в зеленой невесомости.

Ни пространства, ни времени. Он поднимался сюда от запаха брезента и травяного пола палатки в Техасе, оставив сына и тестя, явившись в реальный мир безмирья.

Веки Ника были зашиты, но не полностью. Барабанные перепонки ему проткнули, но слух частично сохранился.

Ник парил, и легкие его заполняла жидкость, насыщенная кислородом. Его погрузили в эту жизнесмерть. Глаза ему не удалили, как и зрительные нервы. Это было его наказанием.

Перекошенные фигуры в белом, с искаженными формами и пропорциями, двигались за пределами его емкости, в пространстве, заполненном воздухом. Время от времени, когда он покидал свои сновидения, на него пялилось зеленоватое, перековерканное линзой получеловеческое лицо.

НЦАИ.

НЦАИ.

Подвал плавучих мертвецов в НЦАИ.

Накамура-центр амбициозных исследований.

А наказание Ника Боттома состояло в том, что у него сохранялись зрение и слух и он изредка возвращался к реальности из своих флэшбэкных сновидений.

Дара была мертва. Вэл был мертв — убит в ту сентябрьскую субботу. Леонард был мертв. Ник хотел умереть, но ему не позволили. Это было наказание, назначенное ему Накамурой и Сато, — за то, что он, Ник, воспротивился их намерению создать сёгунат.

Мир Ника умер.

Остался только мир его фантазий, мир хэппи-энда, куда его погружали постоянно: котенок, которого топят снова и снова и всякий раз не до конца.

Ник плавал в жидкости, как белый распухший мертвец. Но он видел сны. А между снами… вот это…

Он ощущал, как питательные трубки и катетеры ввинчиваются в него, точно металлические угри. Он чувствовал возрастающую дряблость в мышцах, чувствовал, как они разлагаются, словно белесые грибы, в этой густой жидкости. Сквозь щелки в недозашитых веках он смотрел на зеленый мир.

Ему снилось, что он мужчина. Этот сон, сон Боттома-Мотка, ненадолго свел их. Но она ушла, а ему не позволили последовать за ней.

«Мне было редкостное видение. Мне был такой сон, что человеческого разума не хватит сказать, какой это был сон. И тот — осел, кто вознамерится истолковать этот сон. По-моему, я был… никто не скажет чем. По-моему, я был, и, по-моему, у меня было, — но тот набитый дурак, кто возьмется сказать, что у меня, по-моему, было. Человеческий глаз не слыхивал, человеческое ухо не видывало, человеческая рука не способна вкусить, человеческий язык не способен постичь, человеческое сердце не способно выразить, что это был за сон. Я попрошу написать балладу об этом сне… чтобы спеть этот стишок, когда она будет помирать».[133]

Ник Боттом плавал в зеленой емкости с густой жидкостью внутри НЦАИ; наркотик внедрился в его тело и вернул Ника в его сон.

1.21 Сан-Антонио, Республика Техас 26 февраля, суббота

Ник пробудился от своего ночного кошмара, тяжело дыша, весь в поту. Это был старый кошмар. Возвращающийся кошмар. Кошмар НЦАИ.

Он поднялся со своей кровати в казарме, стащил с себя пропитанную потом футболку и зашвырнул ее в угол спальни, оставшись в одних трусах. Затем он пошел в крохотную ванную, плеснул воду себе на лицо и шею и вытерся.

Потом он заглянул на кухню и выглянул в окно, где сияло восходящее солнце. Ник находился на десятом этаже казармы техасских рейнджеров в Сан-Антонио, бывшем отеле «Менгер» на Ист-Кроккетт-стрит. Ему не нравилось, что напротив стоит Аламо — на другой стороне площади с тем же названием: восстановленная старая миссия, что высится во всей своей каменной реальности. Аламо не нравился Нику именно из-за того, что однажды приснился ему — тот сон с «камаро», — а Ник больше не доверял снам.

Он увидел, как солнечные лучи коснулись изогнутого фронтона из серого камня.

Ник оглядел свое обнаженное тело, испещренное шрамами: рана на животе (удар ножом в Санта-Фе много лет назад), шрамы на ноге, оставшиеся после сращивания сломанной кости пять месяцев назад в Текслайне, шрамы помельче на лице, руках и спине.

Но сейчас его занимала лишь тонкая паутинка шрамов на почерневшем от загара предплечье.

Он прошел в спальню и вернулся на кухню с пружинным ножом, который входил в снаряжение рейнджеров. Многие из них носили громадные ножи, — некоторые даже ножи Боуи,[134] — но у Ника всегда был при себе только этот, поменьше размером, пружинный и острый, как скальпель. Он принес из ванной йод и медицинский спирт.

Экран телефона-компьютера был включен и помигивал. Пришло послание от Вэла. Ник поставил пузырьки с йодом и спиртом, положил нож на стол и открыл послание.

Оно оказалось кратким, как и все электронные письма от Вэла. В марте он собирался вернуться из Бостона в конвое, направлявшемся на юг, и хотел бы увидеть предка, если тот по-прежнему живет в казармах роты «Ди» рейнджеров Сан-Антонио. Если нет — то в следующий раз. Как поживает Леонард?

Леонард благодаря замене аортального клапана поживал очень даже неплохо. Операция обошлась Нику почти в тридцать тысяч долларов. Техасских долларов. Он каждый месяц понемногу погашал счет из своего жалованья детектива в чине лейтенанта техасских рейнджеров. Платить по этому счету ему предстояло еще несколько лет.

Но он не жалел, что пошел на это.

Еще его ждало электронное письмо от поэта Дэнни Оза. Тот возвращался в Израиль — в радиоактивную пустыню, которая прежде была Израилем, — в мае, вместе с «большой волной». Японцы и Республика Техас этим летом перевозили миллион сто тысяч евреев (экспатрианты, а также много американцев и граждан других стран) назад на Ближний Восток.