Флёр - [7]

Венера, которая к этому времени уже рассталась с мыслью заиметь собственных детей, занялась с полной ответственностью младенцем, однако и сохраняя при этом определенную дистанцию; Федра вообще не интересовалась дочерью, легко уступив заботы о ней старшей сестре. Таким образом, Венера подбирала нянек для Флер, а позже и горничных, она направляла ее обучение, она выбирала, для девочки книжки и игрушки, она указывала, с кем ей можно играть, а с кем нельзя, она определяла, чем заниматься на досуге. Когда Флер подросла, Венера начала проявлять к ней еще больший интерес. Она, по сути, проводила все свое время с племянницей, брала ее к себе, посещала вместе с ней достопримечательные места.

Однако Венеру занимало только развитие интеллекта девочки, больше ничего. У нее не было душевного тепла, в котором так нуждалась подопечная, и, будучи уверенной в непогрешимости проводимого под ее руководством воспитания, она лишь повторяла в отношениях с племянницей ошибки своего отца. Флер учили читать, думать, быть доброй и хорошей, но она не знала веселых детских игр и смеха, не знала, что такое ласка или баловство. Ее тетка была слишком строгой и суровой, отец слишком рассеянным, мать слишком суетливой и больной — кто же мог раздуть тлевшее в ее душе пламя любви?

Дети по своей природе легко приспосабливаются к окружающей среде, и любовь, если она в них существует, рано или поздно обязательно найдет выход. Флер, конечно, не могла рассчитывать на любовь со стороны членов семьи, но ведь рядом с ней были слуги, домашние животные, и вот из этого источника девочка почерпнула тот минимум, который позволил ей выжить в такой обстановке. Когда на свет появился Ричард, Флер могла бы перенести на него свою любовь, но, к несчастью, его рождение стало началом окончательного заката Федры. Она, возомнив себя чуть ли не инвалидом, вместе с младенцем заперлась в анфиладе комнат в дальнем крыле дома и там предавалась над ним грустным размышлениям. В ее комнате всегда пахло лавандовой водой, нюхательной солью, детскими пеленками, и вообще там царила атмосфера нарочито выставляемого напоказ нездоровья. Флер разрешалось церемонно посетить изнывающую от страданий мать на несколько минут, что она и делала каждый день.

Девочка ненавидела эти посещения. Ее тошнило от спертого запаха, от ограниченного пространства сильно натопленных, излишне украшенных комнат. Мать, в водопаде кружев и лент, в белоснежном батисте, с наброшенными на плечи кисейными платками и кашемировыми шалями, обычно принимала дочь лежа в кровати или сидя в кресле, на куче обшитых кружевами подушек, с носовым платком и флакончиком ароматического уксуса в руке. Глядя на ее бледное лицо с синими кругами под глазами, Флер не могла отделаться от впечатления, что перед ней птичка в клетке, и ей от этого становилось горько. Мать всегда смотрела на нее с легким отвращением, которое становилось сильнее с каждым годом, по мере того как Флер хорошела.

В святая святых ее обычно проталкивала через двери твердая рука горничной. Флер стояла перед матерью, сложив за спиной руки и плотно сомкнув ноги. Чтобы не расплакаться, она упиралась подбородком в грудь. Девочка, конечно, понимала, что нельзя не любить свою мать, что это жестоко, но ничего не могла с собой поделать. Ей хотелось как можно скорее улизнуть оттуда. Иногда по ночам она просыпалась от невольно пришедшей ей в голову мысли. Она хотела, чтобы ее мама поторопилась и поскорее отправилась на тот свет. После этого, придя в ужас от такого святотатства, Флер долго плакала в кровати. Ведь Богу известны все наши помыслы — ей об этом часто говорили, — и Он обязательно покарает ее за это, что так же неизбежно, как и уготованная Им для нее судьба.

Оглядев дочь с ног до головы, Федра начинала обычно маленький урок в форме катехизиса. Она спрашивала девочку о том, хорошо ли та себя вела, сделала ли она уроки, не забыла ли помолиться и так далее. Задав все вопросы, Федра позволяла дочери поцеловать ее и удалиться, так как она уже устала и ей нужно отдохнуть. Этот момент Флер ненавидела больше всего. Когда она подходила к матери поближе, от нее пахло лавандой, но приятный аромат перебивался другим, едва ощутимым, — запахом увядающих в вазе цветов, и это вызывало у нее лишь скорбь и печаль. Щеки матери были неестественно мягкими, и Флер казалось, что при прикосновении к ним они могут рассыпаться как свернувшаяся творожная масса.

Флер всегда колебалась, к горлу подкатывал тошнотворный комок, а на глазах наворачивались слезы. Однако щипок не спускающей с нее глаз горничной приводил ее мигом в чувства, и она приступала к исполнению повседневного ритуала. После этого ей разрешали уйти. Но за дверью она давала волю слезам, а слуги думали, что она плачет из-за любви к матери, и называли ее в один голос хорошей девочкой. Но Флер знала, что в один прекрасный день она не сможет заставить себя поцеловать мать, она наверняка расплачется у нее на глазах и выбежит из спальни, и все узнают о ее ужасной тайне.

В конце концов Федра без особого шума умерла, умерла во сне, а сэр Ранульф в это время находился в Южной Африке. Однажды утром Флер разбудила горничная. У нее было необычно серьезное лицо, и она сообщила девочке, что нужно надеть черное платье, так как ее мать отправилась к ангелам. Эта весть немного сконфузила Флер. Во-первых, у нее не было черного платья — она не знала, что траурную одежду ей сшили загодя, а во-вторых, она подумала, что пребывание в компании ангелов должно вызывать у окружающих радость, но отнюдь не печаль.