Флавиан. Восхождение - [47]

Наш (вы уже заметили это «наш»?!) фотограф Эдуард-Уар был просто в шоке, узнав, что перед ним человек, который был почти «в той самой Шамбале», призрак которой будоражит сознание российского интеллигента с конца девятнадцатого века. Окончательно его добило обещание Владимира по возвращении домой выслать емейлом Эдуарду фотографии столицы Тибета Лхасы и окружающих ее пейзажей.

Вскоре подошла «Агиа Анна», разгрузилась и осталась ждать времени отправления с временно перегороженным входом на палубу. До отплытия оставалось еще около сорока минут. Вновь возникшее с приходом мини-столпотворение начинало рассасываться; часть паломников и монахов, прибывших на «Агиа Анне» с южной оконечности полуострова, на машинах и пешком отправилась в сторону Кариеса, оставшиеся, пройдя «бдительную» таможню, пересаживались на большой паром, чтобы плыть в сторону Уранополиса.

Минут через пятнадцать большой паром отошел от причала, и маленькая набережная опять опустела. Только десятка полтора потенциальных пассажиров «Агиа Анны» рассредоточились в ожидании начала посадки на паром за столиками на веранде у Яниса и по трем находящимся на набережной магазинчикам с иконами и сувенирами.

Отправившись прогуляться в маленький, всегда открытый домик в конце набережной (кто там был, знает, что это за домик), я на обратном пути обнаружил величественную фигуру «губернатора» Яниса, сидящего в одиночестве за крайним пустым столиком на веранде. Взгляд его, устремленный на море, был лишен обычной деловитости, в глубине карих глаз притаились грустинки.

— Не побеспокою? — Я присел на свободный стул рядом.

— Нет, нет, садись, конечно!

— Прости за нескромность, Янис, а ты каждый день приплываешь сюда на работу? У тебя есть дом в Уранополисе?

— Нет! Я уже два года не был там, — Янис показал на материковую Грецию, — живу здесь.

— Подожди, — удивился я, — а как же семья?

— Мои мама и сестра живут в Салониках, у них там все в порядке!

— А жена, дети?

— У меня никогда не было жены…

Я замолчал, поняв, что влез куда-то не туда со своими расспросами. Выручил меня гудок парома, началась посадка пассажиров.

— Янис! Мне сказали, что если мы не успеем спуститься с горы к отплытию «Агиа Анны» в сторону Дафни, то можно позвонить тебе и вызвать катер, чтобы доплыть до Пантелеимона, так?

— Так, конечно так! Возьми мой номер телефона! — Янис, в глазах которого вновь сверкнула веселая деловая искорка, написал мне номер на обрывке бумаги, и я сунул этот обрывок в карман джинсов.

— Ну, пока, Янис, до встречи! — Я встал и направился к своим спутникам, выходящим с рюкзаками из таверны.

— До свиданья, до свиданья! — отозвался «губернатор».

ГЛАВА 22. Восхождение. Агиа Анна

Знаете ли вы, что такое цвет морской волны?

Я знаю!

Чтобы узнать это, достаточно посмотреть за борт парома, идущего вдоль берега Афона! Возможно, конечно, что и в других местах Эгейское море имеет такой же цвет… Потрясающий воображение, нежный и в то же время глубокий, легкий, прозрачный, зеленовато-голубоватый… Не знаю, какие еще слова подобрать, чтобы передать этот потрясающий цвет, каким я любовался, глядя за борт «Святой Анны», отплывающей от Дафни к южной оконечности Святой горы.

Пристань с несколькими двухэтажными домами на набережной осталась позади парома, соединяемая с ним какое-то время пенной бурунистой полосой от работающих гребных винтов. Полоса постепенно таяла, таяла и растаяла вдали, вслед за скрывшейся за очередной извилиной берега самой пристанью.

Запихнув-таки Флавиана в охлаждаемую кондиционером кают-компанию, в отдельное помещение для духовенства, и доверив ему стеречь наши рюкзаки, мы всем остальным коллективом выбрались на самую верхнюю палубу парома и расположились, кому где понравилось, на легких палубных скамейках, сделанных из покрашенных в яркий красный цвет деревянных брусков.

Слева по борту неторопливо проплывал высокий афонский берег, каменистый, покрытый то редким, то густым лесом, периодически прорезаемый новой, пробитой в склоне горы грейдером дорогой, идущей от Дафни к монастырю Симонапетра. Вот показались и проплыли мимо нас расположенные на склоне небольшие здания русской кельи, которая по российским меркам считалась бы скитом. Вот возник на самом берегу какой-то брошенный двухэтажный «недострой».

Я прошел в носовую часть верхней палубы и залюбовался видом самой горы, возвышающейся голубой пирамидой в дальнем конце полуострова, с вершиной, покрытой, словно легкой дымкой, небольшими клочковатыми облаками. Красота — не то слово, которым можно было бы выразить притягательную силу наблюдавшегося мною пейзажа, что-то было в нем особенное, казалось, что некая незримая благодатная аура осеняла этот уступами простирающийся вдаль берег, и наш паром тоже охватывался ее сенью.

Вот из-за очередного уступа берега показался стоящий на головокружительной высоте, величественный и строгий монастырь Симонапетра — «Симона на скале». Словно замерший рыцарь на страже удела Пречистой Владычицы!

Сами понимаете, мой боевой «Кэнон» просто раскалился в руках, я только успевал менять на нем объективы — с телевика на широкоугольник и обратно, и азарт фотоохотника несколько нарушал в моей душе навеваемые пейзажем умиротворение и созерцательность. Но когда я увидел аппарат, которым работал наш («наш», я в этом уже почему-то не сомневался) Эдуард!