Флавиан - [47]

— Алексей! С добрым утором! Идите к нам ополоснуться! Чудо, что за водичка! — приветствовал меня Дмитрий Илларионович.

— Спасибо, спасибо! Я ещё не созрел до моржа! — откликнулся я.

— Алексей! — Вышедший на крыльцо Семён позвал меня. — Ты ещё ничего с утра не кушал, воды не пил?

— Нет, не успел пока!

— И хорошо, что не успел, батюшка тебя велел натощак в алтарь привести.

— В алтарь?!

— В алтарь. Зачем — не спрашивай — не знаю, так батюшка благословил, пойдём пораньше, мне надо в алтаре лампады зажигать. Батюшка, небось, уже в алтаре, хотя опять до двух часов ночи исповедовал.

И мы пошли в храм.

По дороге, путаясь в своих мыслях, я пытался разобраться в происходящем. Флавиан велел меня привести в алтарь — почему? Ведь алтарь — это самое святое место храма! Я понимаю — Серёженька! Тот — чистый ангелочек! Или тот же Семён — он хоть и нагрешил в молодости, зато уже много лет ведёт жизнь благочестивую и праведную… А я-то! Только вчера на исповеди вылил на Флавиана всю «канализацию» опоганенной грехами души, показал ему всю свою мерзость и — в алтарь! Хотя, должно быть, у Флавиана есть на это какие-то свои соображения, в общем, ему виднее… А тут ещё сон этот… Надо будет про него спросить у Флавиана…

Я не заметил, как мы подошли к церкви.

Войдя в храм, я, вслед за Семёном, приложился к стоящей на центральном аналое иконе преподобного Сергия, затем поднялся по ступенькам у правого клироса на солею и… замер, не решаясь войти в оставленную для меня Семеном открытой невысокую дверь с изображенным на ней строгим Архангелом.

Видя моё трепетное замешательство, Флавиан, внезапно заполнивший собою весь дверной просвет своей могучей фигурой в полном облачении, взял меня за руку и, вводя в святой алтарь, негромко произнёс: «Раб Божий Алексий «внидет в Дом Твой, поклонится ко Храму святому Твоему», благослови его, Господи!»

Затем, повернувшись ко мне: «Сделай три земных поклона в сторону святого престола, Алёша». Он указал на стоящий в центре алтаря, одетый в парчовые облачения высокий кубообразный престол со стоящей на нём небольшой, высотой в локоть, золотой церковкой. Я трижды поклонился.

— Я хочу, Алёша, чтобы ты сегодня свою первую Божественную Литургию провёл в алтаре. Стой вот в этом уголке, смотри, молись, не пытайся сразу понять головой всё, что здесь будет происходить, потом разберёшься и поймёшь. Просто отключись от всего, что за этими стенами, общайся с Богом своим сердцем, проси Его обо всём самом для тебя важном, в первую очередь о преображении твоей души Духом Божьим в душу христианскую, могущую вместить в себя Божественную любовь и нести её в мир.

Я молча встал в указанный мне простенок.

В это время Семён заканчивал зажигать красивые разноцветные лампады на стоящем сразу за престолом высоком бронзовом семисвечнике. Обтерев руки тряпицей, затем ополоснув их водою из висящего в противоположном от меня углу умывальника и тщательно вытерев их полотняным, с вышивкой, рушником, Семён взял со столика аккуратно сложенное облачение, повернув его кверху вышитым золотым крестом и подошёл к Флавиану.

— Благослови, Владыко, во святый стихарь облещись! — Семён, склонив кудлатую голову, протянул своё облачение к священнику.

— Благословен Бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков, аминь! — Флавиан широким крестом осенив Семёна, положил руку на край стихаря. Семён, благоговейно поцеловав руку Флавиана и крест на стихаре, ловко развернул его и надел на себя, сразу преобразившись в сверкающего витязя.

Дверь отворилась, и в алтарь светлым лучиком скользнул Серёженька, легко положив поклоны престолу, радостно обнявшись с громадиной Семёном; так же легонько, словно порхая, благословившись на облачение в стихарь, облачился в него.

Флавиан стоял в левом дальнем углу алтаря, уткнувшись животом в край такого же, как престол, кубообразного стола, тоже облачённого в расшитые крестами парчовые одежды. На этом столе, слева от Флавиана, высилась горка свежеиспечённых, пахнущих свежестью белого хлеба просфор, которые Флавиан брал по одной; маленьким, похожим на копьё ножичком выкрашивал из них мелкие частички на стоящее перед ним золочёное блюдечко, одновременно прочитывая взглядом лежащие перед ним записки с именами живых и усопших. Затем «вынутые» просфоры складывались им в стоящую рядом на табурете плетёную корзину, изнутри обшитую чистой белой тканью.

Ближняя ко мне боковая дверь алтаря отворилась, и в неё просунулась седая голова управлявшего хором старичка-регента.

— Батюшка! — громким шепотом позвал он. — Благословите Часы начинать, певчие в сборе!

Флавиан перекрестился, вздохнул, набрал в лёгкие воздуха и громко возгласил:

— Благословен Бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков!

— Аминь! — откликнулся с клироса звонкий голосок Серёженьки. — Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе! Царю Небесный, Утешителю, душе Истины… — завораживающим упругим ритмом полетело по храму переливающееся взволнованное чтение-пение, как-то легко и в то же время настойчиво мобилизующее внимание слушающих на молитву.

В алтаре запахло ладаном — это Семён поднёс дымящееся кадило к Флавиану и в полупоклоне замер перед ним, держа кадило со снятой крышкой перед собою. Флавиан брал какие-то предметы, крестообразно проводил ими над благоухающим кадильным дымом, затем ставил их перед собою, накрывал их и красивую золочёную чашу вышитыми парчовыми покрывальцами, затем, взяв у Семёна кадило, кадил всё это, кланяясь и проговаривая вполголоса какие-то молитвы. Затем он, потянув за шнур, открыл завесу, и, также вполголоса читая какую-то молитву, начал кадить с четырёх сторон престол, затем покрытые им сосуды, светящуюся изнутри стеклянную икону Воскресения Христова, стоящую в кивоте у восточной стены, и все иконы в алтаре.