Флавиан - [46]

— Игорь Сергеевич! Приветствую вас, рад вас видеть! — обнял его Дмитрий Илларионович.

— Здравствуй, Игорёк, что давно не был? — протянул ему руку Семён.

— На ученья летали, молодых натаскивали, слава Богу, хоть сегодня вырвался. — Игорь повернулся ко мне, протянул руку: — Игорь, будем знакомы!

— Очень приятно, Алексей. А вы — военный лётчик?

— Лётчик, капитан ВВС.

— А почему вы так про молнии сказали, вы, наверное, что-то знаете про них?

— Не то чтобы знаю, просто личный опыт имел, собственно, через тот опыт и в Бога уверовал.

— Расскажите, Игорь, садитесь вот сюда, — Дмитрий Илларионович указал Игорю на кресло, в котором только что сидел сам.

— Что вы, Дмитрий Илларионович, ни в коем случае, мне вот здесь, на табуретке, будет удобно! — Игорь присел на невысокий табурет.

— Расскажу, это и вправду интересно. Было это три с небольшим года назад, я только что в здешнюю часть перевёлся. Обычный тренировочный полёт, высота полторы тысячи, отрабатываю манёвр, вдруг из вентиляционного отверстия в кабину влетает шаровая молния размером с крупный апельсин, облетает вокруг моей головы и зависает перед лицом. Что я тут успел передумать, вся жизнь вмиг перед глазами пролетела! Чётко понимаю — отлетался, старлей! Сейчас полыхнет — и всё! И тут заклинание вспоминаю, так я его тогда считал: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас!» У нас его многие лётчики в полку знали и в экстремальных ситуациях читали, говорили — помогало! Причём и верующие читали, и неверующие. Так вот, только я эту молитву произносить начал, шаровая стронулась, опять гермошлем вокруг облетела и нырь в то же отверстие, откуда появилась. Приземлился я, посидел в кабине и пошёл у поварих в столовой выяснять, где тут церковь поблизости. Так и попал сюда, к батюшке. Вот и понимай, разумная шаровая молния или нет, но молитву она — точно понимает!

— Игорёчек, миленький, покушаете с дороги? — Нина по матерински ласково тронула плечо лётчика.

— Спаси Господи, Нина Петровна! Опоздал немножко! Причащаться завтра собираюсь, а уже первый час ночи! Да я, собственно, и не голоден.

— И то правда, — встал Семён, — засиделись малость, пора опочивать!

Сена на Семёновом чердаке с избытком хватило на троих. Дмитрий Илларионович уснул сразу, лётчик Игорь, поставив подсвечник на заменявшую ночной столик прялку, ещё какое-то время дочитывал свои молитвы. Потом всё стихло.

Ночью я внезапно проснулся. Ощущение нависшей беды охватило меня всего. В мозгу зуммером звенела мысль: «Ирине плохо!»

На сердце стало тягостно до боли, грудь, словно обручем, вжимало внутрь. Я встал со своего сенного ложа, стараясь не будить никого спустился с чердака, и вышел за калитку.

Ночь была дивная — тихая, тёплая, с волнующими запахами трав и цветов из Нининого палисадника. Соловьи заливались безумными серенадами, трещали какие-то букашечки и жучки, пролетая, проухала сова. Мне было тяжко и трудно. Рука механически потянулась к чехлу мобильника на поясе. Чехла с мобильным телефоном не было.

— Тьфу! Он же в машине, в бардачке! Небось разрядился уже!

Я быстрым шагом отправился к церкви.

Мобильник, разряженный, валялся в бардачке незапертой «Нивы». В Москве бы так! Я подсоединил телефон зарядным шнуром к гнезду прикуривателя, включил, через 09 нашёл и набрал номер круглосуточной справочной Ирининой больницы.

— Миронова? Ирина Витальевна? Одну минутку… Так, сегодня прооперирована, операция прошла успешно, температура в 21.00 была 38,1 — нормально для первого дня, завтра с 11 до 12.30 можете поговорить с лечащим врачом.

— Спаси вас Господи! Большое спасибо! Дай Бог вам всего самого наилучшего!

— Пожалуйста, пожалуйста… всего доброго.

Я вздохнул и прислушался к себе — тягостная тревога не ушла совсем, а сжалась, как бы «заархивировалась» и спряталась где-то в уголке под сердцем.

«Ну ладно! — успокоил я сам себя, — вроде бы всё в порядке, завтра позвоню доктору и узнаю подробности. Хватит паниковать, пошли спать!»

Уснул я почти сразу, и приснился мне сон.

Вроде как я сплю и в то же время проснулся и просто лежу здесь же, на сене, между Игорем и Дмитрием Илларионовичем. И вдруг входит на чердак моя Иришка, моложавая такая, радостная, светится аж, и присаживается около меня на корточки. Смотрит на меня с такой любовью, с такой нежностью, как в первый день свадьбы… Протягивает к моему лицу ладошку, касается моей щеки кончиками пальцев. А я всё вижу, но прикосновения не чувствую, хотя очень хочется эту ласку её руки ощутить. Потом она встаёт, с такой же нежной улыбкой машет мне рукой и поворачивается уходить. А я хочу её задержать, пытаюсь подняться, кричу что есть силы… а сам, как онемелый и парализованный, ни шевельнуться, ни звука произнести не могу. И такое отчаяние охватывает меня, что сердце просто рвётся на куски, боль нестерпимая… а Ирина уходит и растворяется на фоне окна. Я плачу от безысходности, скрежещу зубами от душевной муки и… засыпаю.

Проснувшись с первыми лучами солнца, я обнаружил, что помню этот сон до мельчайших подробностей.

На дворе у колодца с весёлым фырчаньем и поохиваньем умывались по пояс обнажившиеся Игорь и Дмитрий Илларионович, поливавшие друг друга по очереди из ведра студёной колодезной водой.