Флавиан. Армагеддон - [37]

Сумрачные готические своды, стрельчатые острые арки — тёмные, каменные, возносящиеся над твоей головой и словно зависающие над ней подобно домоклову мечу, грозя обрушить гнев «справедливого, но строгого» Бога на «падших грешников», каковыми ощущает себя большинство входящих, имеющих хоть какое-нибудь религиозное чувство.

Те, кто религиозного чувства не имеют, обычно чувствуют просто холодную неуютность и стремление выйти поскорей наружу, «на свет Божий».

Насколько же отличается это ощущение чуждости и чопорной надменности обстановки в таких готических соборах от чувства благоговейного трепета, возникающего в душе человека, входящего в православный храм, особенно старый и «намоленный»!

Побывав и помолившись во многих русских, греческих, афонских, сербских и болгарских православных храмах, я каждый раз с радостным удивлением убеждался — Господи, как же здесь хорошо!

И в маленьких афонских параклисах, и в Успенских соборах Московского Кремля и Троице-Сергиевой Лавры, и в недостроенной громаде храма Святого Саввы Сербского в Белграде, и в сельской бедной церкви в какой-нибудь заброшенной российской глубинке, — везде есть чувство: это Дом Отца. Дом моего Отца, а значит, мой Дом!

Бог ощущается здесь не как Владыка Грозно-Справедливый, следящий из-под купола: а ну-ка, кто тут согрешил, ату его!

Нет, гамма ощущений, от трепетно-покаянной до радостно-умилённой, всегда движется в русле текущей свыше неисчерпаемой реки Божьей Любви, ограждаемой, словно берегами, Его Отеческими сильными и ласковыми ладонями!

И потому в такой Храм хочется идти, в нём хочется молиться и быть причастным совершающимся дивным Таинствам, его хочется унести с собой и в себе, им хочется стать самому — «не в брёвнах Божий Храм, а в рёбрах!» — чтобы Тот, Чьё присутствие так сладко ощутимо в Его Доме Молитвы, не покидал тебя ни на секунду!

Чтобы Он жил в тебе и царствовал в твоей душе, как Сам Сын Божий заповедал нам, открыв, что «Царствие Божие внутрь вас есть!» (Лук. 17:21).

Внутри Нотр-Дам де Пари этого чувства не возникало.

Мы с Флавианом постояли у западной стены собора, дождались мрачновато-торжественного церемониального выхода процессии «рыцарей» в белых плащах с красными «иерусалимскими» крестами на левом плече и «дам» в чёрных плащах, с такими же красными крестами на том же месте.

«Рыцари» пронесли мимо нас в алтарь носилки с водружённым на них ажурным золотым сооружением, являющимся хранилищем Тернового Венца Господня.

Вслед за носилками прошли в процессии два русских священника в подрясниках и епитрахилях с поручами, за ними замыкающая группа католических — не то священников, не то монахов — не разобрал!

Поскольку после продвижения процессии проход в центральную часть храма служители перекрыли «аэропортовскими» ремешками на никелированных металлических стойках, войти туда мы не смогли, и дожидались окончания католической службы и начала поклонения Венцу в уголке храма на доставшихся нам двух свободных стульях.

— Слушай, отче! — тихонечко спросил я Флавиана, нагнувшись к его уху, — а как ты думаешь, Венец — настоящий, тот самый, что Господу на главу воины надевали?

— Не знаю! — пожал плечами Флавиан. — А как ты думаешь, насколько это важно?

— Не знаю! — теперь пожал плечами я. — Вот ты мне и скажи, ты же мой духовник и наставник.

— Мне, например, не важно, подлинный ли это Терновый Венец или его точная копия, или не точная копия, а художественное изображение, причём изображение, сделанное «аутентично» из терния или написанное на холсте или на иконной доске.

Ведь мы поклоняемся не свёрнутым в кольцо колючкам, а освятившим их добровольным Страданиям Царя Славы, вместо драгоценной царской короны принявшего на чело издевательское орудие пытки!

Мы целуем символ великой Божьей Любви, сконцентрированной в каждой капле Крови, пролитой Господом во время Его мучения. Мучения, избавляющего человеческое естество от «вируса» греха.

Святой Крови, собранной Им и поданной нам в Евхаристической Чаше как Всесильное и Совершенное Лекарство — «во исцеление души и тела, во оставление грехов и в Жизнь Вечную»!

Вот мы с тобой промыслом Божьим оказались здесь и имеем возможность прикоснуться к святыне, почитаемой много веков как подлинный Терновый Венец Господа Иисуса Христа!

Причём не важно — был ли этот венец на главе Спасителя или нет, но уже та благодать Духа Святого, которая изливалась на поклоняющихся ему с верою и лобызающих в нём неизреченный подвиг Христовой Любви, настолько освятила этот Венец за многие века, что для всего христианского мира он стал тем самым подлинным Терновым Венцом Спасителя.

А сколько миллионов христиан, благочестивых российских жителей, от Крещения Руси до наших дней так и ушли в Вечность, не повидав Святой Земли, Горы Афонской, не приложившись ни к Терновому Венцу здесь в Париже, ни к Дарам Волхвов в Агиу Павлу, не приклонив колена в Кувуклии Гроба Господня в Иерусалиме!

И, думаю я, многие из них достигли святости столь дивной, что большинству нынешних паломников, объехавших благодаря деньгам и самолётам все мирового значения святыни, до их высоты духа и не дорасти!