Фладд - [47]

Сердце колотилось, в ушах стучало. Питура была уверена, что успеет: до тропы, ведущей к станции, оставалось совсем немного. Когда она повернула вниз, над огородами у нее за спиной внезапно сомкнулась тьма, тот самый катящийся с пустошей ночной мрак. Между курятниками алела красная точка: наверное, там кто-то стоял и курил.

Она почти выскочила на тропу, ведущую к станции, когда из-за кустов выступила человеческая фигура и преградила ей путь. Настоятельница вытаращила глаза. Она знала этого человека, однако от происшедшей в нем перемены у нее похолодела кровь.

— Какой кошмар! — выговорила мать Питура, замерев на лестнице через последнюю изгородь.

Ройзин О’Халлоран стояла на перроне, двумя руками сжимая саквояж — наизготовку, как будто поезд может появиться в любой миг. Она смотрела на пути. Клетчатый платок шумно хлопал на ветру, пальцы посинели от холода. На одном из них поблескивало бумажное кольцо.

Со стороны пустошей должен был подойти поезд, но что, если в Шеффилде сегодня выпал снег? Что, если Вудхед заблокирован и надвигается метель? Снегоочистители на путях, стрелки обмерзли, в пустошах овцы погребены в сугробах. Замотанные шарфами спасатели с заиндевелыми усами откапывают людей. Она представила, как сидит в зале ожидания, на скамье, на которой недерхотонцы вырезали свои магические руны, и слышит голос из репродуктора: «Сегодня поездов не будет».

Часов у нее не было, и она не знала, когда должен прийти поезд, поэтому чувствовала себя посылкой, подписанной, но не отправленной. Взгляд кассира жег ей спину. Билет она кое-как купила (опустив лицо и говоря чужим голосом), а время отправления спросить не посмела — надеялась прочесть где-нибудь на станции. Однако прочесть было негде. И впрямь, что толку вешать расписание, если ночью недерхотонцы его сорвут?

От робости, от растерянности, от спешки она не спросила отца Фладда: «Во сколько придет поезд и увезет меня отсюда?» Он сказал только: «Я последую за тобой. Когда доберешься до места, иди в багажный зал и жди. Ни с кем не разговаривай». Ей подумалось, что этот человек, этот лжесвященник, этот самозванец, с которым ей скоро предстоит совершить страшное, — загадка, о которой она почти не смеет размышлять. «Ну и что, — мелькнуло у нее в мыслях. — Бога я и вовсе никогда не видела, но всегда Ему доверяла».

Ройзин О’Халлоран поставила саквояж и потерла руки, чтобы немного разогнать кровь. В памяти всплыл вопрос: «Некоторое время назад мне нужно было добраться на поезде до одного города. Я встретил человека, который купил туда билет, но раздумал ехать, и он отдал билет мне. Допустил ли я нечестность по отношению к железнодорожной компании?»

Что там был за ответ? Она нахмурилась, силясь его припомнить, силясь думать о чем угодно, кроме того, что происходит сейчас. «Никакой нечестности вы не допустили. Железнодорожные компании не требуют, чтобы по купленному документу ехало конкретное лицо, главное, чтобы у каждого пассажира был билет до места назначения».

До сей минуты перрон был благословенно пуст, но сейчас Ройзин О’Халлоран краем глаза увидела подошедшего мужчину. Он стоял у нее за спиной, чуть поодаль. Она ссутулилась под темно-синим жакетом и пониже надвинула платок. «Дай Бог, — молилась она, — чтобы это был протестант, кто-нибудь, кто меня не узнает». И тут же в голове мелькнуло: «Какой толк теперь об этом молиться? Да и вообще о чем бы то ни было?»

Мужчина наверняка пялился ей в спину — кто бы не пялился на такое чучело? По коже побежали мурашки, почти как если бы это был Фладд. Она начала поворачивать голову — медленно, но неудержимо, словно ее тянуло магнитом. Их взгляды встретились. Она в ужасе отвела глаза, как будто увидела раздавленного человека на рельсах.

Это был Макэвой. Он наверняка ее узнал, однако не заговорил. Ветер рвал с головы платок, пронизывал до костей, задувал под юбку, наполняя ее, как парус. Ройзин О’Халлоран опустила взгляд и стала смотреть на спортивные тапочки: одну правую, одну левую.

Наконец показался поезд — светлое пятнышко вдали, такое бледное, что она не была уверена, правда ли его видит. Пятнышко надолго застыло — ни взад, ни вперед, — затем начало увеличиваться. Ройзин О’Халлоран подошла к краю платформы и подняла лицо в оранжевом свете перронных фонарей.

Только когда поезд подъехал, мистер Макэвой подошел и встал рядом с нею. Она дрожала всем телом.

— Сестра? — тихо, полувопросительно произнес он и подал ей руку.

Она двумя пальцами оперлась на локоть Макэвоя, думая про себя, не оттолкнуть ли его. Он распахнул перед нею вагонную дверь и сказал:

— Не бойтесь. Я еду только до Динтинга, всего несколько остановок, и сделаю вид, что мы с вами незнакомы. Я буду сама деликатность.

— Тогда отойдите, — прошипела она. — Оставьте меня в покое.

— Я всего лишь хочу вам помочь, — сказал Макэвой. — Кто-то должен положить ваши вещи на полку, проследить, чтобы вам досталось место лицом по ходу поезда. И вы же знаете, сестра, люди говорят: «Не так страшен черт, как его малюют».

С кривой усмешкой Макэвой положил ее саквояж на полку. Лязгнула, закрываясь, вагонная дверь. Дежурный по станции выкрикнул что-то протяжное, невразумительное. Взметнулись флажки. Через мгновение поезд уже мчал ее к Манчестеру, к утрате девственности, к железнодорожной гостинице «Ройял-Нортвестерн».