Физиология наслаждений - [29]

Умеющие выпускать струйки дыма из носа испытывают при этом приятное раздражение слизистой оболочки носа и забаву довольно странной игры.

Чувство зрения приносит со своей стороны некоторую долю удовольствия курящему, насколько забавляет его вид и медленного прогорания табаку, и вылетающих изо рта дымовых струй, то стелющихся по воздуху легкими облачками, то быстро исчезающих в атмосфере кругом. Припомним тот несомненный факт, что люди вообще весьма неохотно курят в потемках, когда единственным утешением глазу бывает огонек, то ярко вспыхивающий, то еле-еле тлеющий на конце сигары или в глубине трубки.

В наслаждении курения табака участвует физиологическое действие как самого никотина, так и других поглощаемых курящим пахучих элементов, влияющих преимущественно на нервную систему человека и способствующих его пищеварению. Деятельность этих летучих элементов доводит, наконец, организм до некоторого раздражительного прикосновения, не лишенного сладострастия. Новички дела пьянеют и страдают; люди привычные наслаждаются этим чувством опьянения, испытывая, при сильно развитой в них чувствительности, разливающуюся по всей периферии тела особенного рода теплоту и повсеместное ощущение как бы легкого укола. Ветераны искусства не ощущают уже никакого одурения; они чувствуют себя «хорошо», выражая этим словом обычное курящему благосостояние.

Все эти ощущения не заявляют о себе поодиночке, но, комбинируясь между собой и экзальтируя друг друга, они образуют сложное, весьма немалое наслаждение. Совершенно лишними считаю имеющие место в настоящее время препирательства о том, зависит ли удовольствие курящего преимущественно от обоняния, от вкуса или зрения. Ни одно из этих чувств не наслаждается при процессе курения одинаково, но все, как уже сказано, способствуют образованию общего приятного ощущения. Затем от личного вкуса курящего зависит обращение того или другого элемента удовольствия в любимое и главное при нем ощущение. Но элемент, по-моему, объединяющий все эти ощущения и служащий им всем основой и подкладкой, – это сознание того, что курящий «занят», что ничто временно или отвлекает его от труда, или прерывает томительность его праздности; словом, повторяется то же самое нравственное ощущение перерыва и развлечения, о котором говорилось при нюханий табаку. Совершенная праздность невыносима даже для людей самых склонных к неподвижности и косности, а труд утомителен и нравится не всякому. Куренье же табаку составляет желаемое умиротворение совести, соглашение между инерцией и деятельностью, между оскоминой, набитой праздностью, и отвращением от труда. Курящий не работает, но он и не сидит без дела, и совесть наша затрудняется бросать нам в лицо эпитет лентяя, когда мы сидим, в большем или меньшем раздумье, с сигарой или с трубкой во рту. Курители самые вульгарные (а, следовательно, и большинство их) не ощутили ни разу в жизни иного наслаждения при сжигании табаку, кроме удовольствия сознания приличного времяпровождения. Некоторые даже добровольно подвергают себя настоящей пытке, только бы причислить себя к категории курящих и обучиться проводить наравне с ними в безвинной забаве значительную часть тяготящего их дня. Но над подобными неудачниками подсмеиваются настоящее мастера дела – те, которые курят и по правилам науки, и по велениям совести, умея анализировать, с наслаждением людей опытных, источник многообразных наслаждений, сокрытых во внутренности благовонной гаванской сигары.

Во всяком случае, курение табака не заключает в себе для большинства людей ничего патологического. Кому желательно было бы, чтобы и насчет табаку водворили бы на земле нравы древней Аркадии, тот не имеет понятия о людях, или забывает, что человек постоянно образует внутри себя огромную нервную силу, требующую движения и деятельности. Кто хочет указывать пределы этой физической мощи человека, тот силится задержать львенка в плетенке из ивовых прутьев.

Как ни мимолетны удовольствия обоняния, все же они заслуживали бы, казалось, большего внимания от все быстрее идущего хода цивилизации, которая до сих пор не озаботилась доставить чувству обоняния ни одного полного удовольствия. Жалкое употребление табака, вспрыскивание одежд духами и доля, приносимая садоводами выращиванием нескольких пахучих трав, – вот и все наслаждения, которыми Европа угощает не избалованное среди нас чувство обоняния.

На Востоке наслаждения носа менее забыты, и в комнатах богачей сжигаются восхитительные благовония. Но и там эти удовольствия встречаются в весьма элементарном виде; люди и там не додумались ни до забавы обонянием, ни до изобретения какого бы то ни было увеселения органа этого чувства. Надеясь, что образованность будущих времен восполнит этот пробел в жизни человека, я желал бы приподнять на мгновение завесу, отделяющую настоящее от грядущих благ, и указать с некоторой уверенностью путь, по которому пойдет человек, чтобы заготовить наконец некоторые наслаждения забытому среди нас чувству обоняния.

Гармония и мелодия должны отыскаться и в мире благоуханий, как существуют они в области прочих чувств. Можно представить себе инструмент со всевозможными ароматами, заключенными в различных отделениях, из которых опытная рука будет извлекать испускание то одного, то другого аромата. Некоторые клапаны, то открываясь, то закрываясь, будут поочередно выпускать благоухания, производя настоящую музыку благовоний гармоническими аккордами ароматов и слагая из них нечто вроде мелодий «crescendo» и «decrescendo» одного и того же аромата; медленное изведение испарений и быстрота их потоков, аккорды гармонирующих запахов и чередование противоположных станут элементами новой музыки, «подносимой носу», долженствующей получить и свойственные ей одной законы, и собственных, особых исполнителей. Можно, наконец, изолируя одну ноздрю от другой, отыскать новый источник ароматных комбинаций. Никто, думаю, еще не испробовал согласия двух благоуханных нот, изолируя между собою ноздри и поднося к одной розу, а к другой – фиалку. Будут, разумеется, устроены и небольшие инструменты для одинокого, личного наслаждения гармонией ароматов, и другие, громадных размеров, для устроения публичных концертов в общественных залах, где ароматические потоки изливались бы из невидимых тайников. Проносясь мимо «носов» присутствующих, ароматы сменялись бы другими или сливались бы с ними в гармонические аккорды или в мелодии благовоний.