Физики — учителя и друзья - [5]
К. Е. Ворошилов был доволен, похвалил за сообразительность, хотя мысль о фазе пришла мне в голову случайно.
— Тебе бы знаний побольше, — сказал он.
Я и сам чувствовал, что знаний не хватает, подумывал об учебе. Но где учиться? У рабочего человека было мало возможности для этого. И когда? Работали на заводе с 7 утра до 7 вечера. Потом ужин и сон. Зимой иногда выбирались на каток, который был устроен на Фонтанке, прямо на льду реки, между Невским проспектом и Инженерной улицей. На катке играл военный оркестр. В сильные морозы перед ним разводили костер в специальной металлической корзине. Костры тогда вообще жгли в городе часто — дворники возле домов, полицейские на перекрестках улиц. У этих костров грелись прохожие. Транспорта было мало, а пешее путешествие по городу, хотя он и занимал куда меньшую территорию, чем сейчас, все же требовало много времени, и люди успевали изрядно промерзнуть.
Ходили мы и на танцевальные вечера в зал на Бородинской улице. Неожиданно для себя я оказался довольно хорошим танцором, может быть, потому, что моей партнершей нередко была юная Люком, впоследствии известная советская балерина. В это время я пристрастился и к театру. Особенно нравился мне и моим товарищам Мариинский (ныне Кировский), где пел Федор Шаляпин. На театр мы время находили, но достать дешевые билеты было трудно, приходилось стоять за ними в очереди по ночам. Иной раз, проработав двенадцать часов на заводе, шли на спектакль и, просидев четыре часа на галерке, в полночь занимали очередь за билетами на другой спектакль.
И стояли до утра, а потом отправлялись на завод почти не спавши.
Когда Шаляпин ушел из Мариинки, как говорили, из-за интриг царской фаворитки балерины Кшесинской, и начал выступать в Народном доме, мы стали ходить туда. В Народный дом попасть было несколько легче — ведь он предназначался для простонародья.
В это время мы слушали оперу чаще. Иногда ездили в Павловск, где в летнем вокзальном зале давались симфонические концерты. Но все это бывало от случая к случаю, а если уж учиться, понимал я, надо учиться систематически, изо дня в день. На это не хватало ни времени, ни сил.
Работая на заводе Сургайло, я все же не переставал мечтать о предприятии, где мог бы увидеть новое оборудование и более сложное производство. Время было военное, самовольно уйти я не мог, но в январе 1917 года мне разрешили перевестись на машиностроительный завод «Феникс» (ныне известный станкостроительный завод имени Свердлова). Сдал пробу, изготовил фасонный резец с несколькими переходами. Точность при этом требовалась до тысячной дюйма. Я совладал с делом. После пробы направили меня в инструментальный цех. Это была удача. В инструментальном работали первоклассные мастера, изготовлявшие точный инструмент не только для своего предприятия, но и для других питерских заводов. Работа в этом цехе явилась для меня хорошей школой мастерства.
Я был еще новичком на заводе, еще не вошел понастоящему в его жизнь, когда произошла Февральская революция. Все же вместе с товарищами по цеху я участвовал в демонстрациях. Полицейские отряды преграждали нам путь в центр города, и у нас происходили стычки. Сперва мы пускали в ход булыжник, который выворачивали из мостовой, но вскоре был захвачен арсенал Петропавловской крепости, и рабочие вооружились. Полиция уже не могла помешать нам переправляться через Неву и устраивать демонстрации в центре. А потом и полиция исчезла, царизм был свергнут.
Рабочие понимали, что предстоит еще борьба, что надо вырвать власть из рук буржуазии. Мы не расставались с оружием. Оно было у нас разное. Одни имели винтовки, другие — револьверы. Я обзавелся большим пистолетом «кольт», который раньше принадлежал, кажется, какому-то городовому. В закалоченном отделении инструментального цеха мы устроили нечто вроде тира и учились стрелять в свободное от работы время.
На нашем заводе сформировался отряд рабочей милиции. Я тоже вступил в него. Потом через некоторое время отряд был преобразован в Красную гвардию.
Бурный водоворот революционных событий втянул меня, я был увлечен мощным движением масс. Наш завод находился на Выборгской стороне, ставшей оплотом большевиков. Я был еще молод и недостаточно разбирался в происходящем, но меня окружали хорошие товарищи, я оказался в боевой рабочей среде и жил тем, чем жила она. Апрельским вечером 1917 года я с делегацией нашего завода был на площади у Финляндского вокзала, когда рабочий Питер торжественно встречал вернувшегося в Россию Ленина. Этот день запомнился на всю жизнь. Я слышал Владимира Ильича, выступавшего с балкона дворца Кшесинской.
Тогда часто происходили митинги. Собрания в цехе бывали у нас ежедневно, а то и два раза в день, мы ходили на городские митинги в консерваторию и цирк «Модерн», где выступали представители разных политических партий. Но ничьи слова не находили в наших сердцах такого отклика, как слова Ленина, большевиков.
Вместе с товарищами я раздобывал оружие для Красной гвардии, вместе с ними был на Невском в июльские дни. Мы переходили Аничков мост, когда затрещали пулеметные очереди и люди стали падать на мостовую. Мы видели кровь мирных демонстрантов, расстрелянных по приказу Временного правительства.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
Автор этой документальной книги — не просто талантливый литератор, но и необычный человек. Он был осужден в Армении к смертной казни, которая заменена на пожизненное заключение. Читатель сможет познакомиться с исповедью человека, который, будучи в столь безнадежной ситуации, оказался способен не только на достойное мироощущение и духовный рост, но и на тшуву (так в иудаизме называется возврат к религиозной традиции, к вере предков). Книга рассказывает только о действительных событиях, в ней ничего не выдумано.
«Когда же наконец придет время, что не нужно будет плакать о том, что день сделан не из 40 часов? …тружусь как последний поденщик» – сокрушался Сергей Петрович Боткин. Сегодня можно с уверенностью сказать, что труды его не пропали даром. Будучи участником Крымской войны, он первым предложил систему организации помощи раненым солдатам и стал основоположником русской военной хирургии. Именно он описал болезнь Боткина и создал русское эпидемиологическое общество для борьбы с инфекционными заболеваниями и эпидемиями чумы, холеры и оспы.
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.