Физики - [9]

В поезде она никого ни о чем не спрашивала, ни с кем не заговаривала. В Москве, на вокзале, подошла к высокому, подтянутому милиционеру, тут же козырнувшему. Она показала адрес, и он толково объяснил дорогу. Через час примерно Валентина Ивановна подходила к высокому новому зданию из охристого кирпича.

Подошла и внимательно его оглядела. Затем оглядела улицу, на которой его выстроили. Трамвай, зазвонивший на повороте.

Толкнула тяжелую дверь и вошла.

За столиком дежурного коменданта горела лампа. Комендант разворачивал газету, только что принесенную его внучкой вместе с бутербродами и бутылкой кефира под зеленой крышечкой из твердой фольги. Крошечная девочка с торчащими в стороны тугими косичками топталась, не уходила, завороженная нахмуренным лицом деда, надевшего очки, чтобы увидеть буквы в газете. В очках дед был строгим, чужим, и девочке казалось, что он видит все ее мысли.

Ночь и два дня ехала в Москву Валентина Ивановна, чтобы собственными глазами увидеть, как, где, в каких условиях будет жить и учиться ее единственный сын Ганечка.

Комната в общежитии, - пять-шесть человек, кровати, тумбочки, стол, шкафчик, - ничего; тесно, но ничего; потом пахнет у мальчиков, грязными носками, но ничего, мальчики все неплохие, все учатся, разгильдяев не видно, хулиганья тем более; книжки теснятся на подоконниках; девочек мало, жаль, но это предупреждали, что девочек почти нет на физике и математике; учиться, конечно, нелегко, что сделаешь... Надо будет наказать, чтобы менял почаще белье, есть прачечные, пусть не экономит, носки чтоб стирал каждый вечер, вода, благо, горячая из крана; надо приучить, ни к чему не приучен, избалован, картошку чистить научить надо, макароны варить, чай заваривать; душ один на девять этажей, в очередь стоят по воскресеньям; из окон дуть будет зимой, надо наказать будет утеплить, заклеить рамы. Воров нет, наверняка нет, но мало ли, деньги пусть держит... где же их держать, Господи?.. да и много ли их у него будет?..

Дорога в институт долгая, укачает, но институт замечательный: кафедры, лаборатории, библиотека, даже сад есть, а в нем и пение птиц, и цветочные ароматы, буфет хороший, чай всегда пожалуйста... Возвращаться тяжело, долго, утром рано подниматься, и никто ему ужин не сготовит, каши на утро не сварит, вихры не пригладит, ботинки не начистит...

Ночь Валентина Ивановна провела на вокзале и утром следующего дня села на поезд, чтобы через день, ночь и еще один день оказаться наконец дома. От отпуска у нее оставалось ровно пять дней.

Желание матери ясно представлять жизнь своего сына издалека (из-за густых лесов, из-за быстрых рек, из-за высоких гор, из-за глубоких озер, из-под сырой земли!) не могло сбыться. И дело не в том даже, что в так внимательно изученном ею общежитии провел он чуть больше двух месяцев (пришел случай, побывала она и в новом его жилище). Она представляла лишь место действия, но не само действие, декорации, но не драму.

События она узнавала из редких писем сына, а писал он, как всякий человек, о чем хотел, как считал нужным, и много отправлял писем пустых, формальных: "...мама, у меня все в порядке, денег хватает, всего хватает, погода сегодня...", из которых можно было судить разве что о погоде.

5. Жена

Уже более или менее знали друг друга в лицо и по именам. Соня, единственная девочка в их группе, умница, но чересчур мечтательная, рассеянная, симпатичная многим и чувствующая эту симпатию, как тепло или как мягкий, рассеянный свет, пригласила всех к себе на вечеринку.

Она была москвичка, единственная дочь профессора-историка из МГУ.

Занимали они пять комнат в доме у метро "Университет", недавно построенном, с большим чудесным двором, в котором были разбиты клумбы и проложены дорожки с кустами жасмина по обочинам. Детские и спортивные площадки, фонтаны, липы, сирень, скамейки, тополя, рябины (от ягод в глазах рябит, заметил кто-то)... Окна квартиры выходили в чудесный двор-сад, и весной, по словам девочки, она просыпалась от пения птиц, а не только от скребущей метлы дворника.

Двор был ухоженный, его поливали, чистили, подметали, следили за порядком в нем. Дворники знали по именам всех ребятишек, зимой заливали им ледяную горку и даже небольшой круглый каток, вокруг которого по вечерам включались фонари. И не только дети катались на катке, но и взрослая молодежь, и даже под музыку, - кто-нибудь непременно, несмотря на зиму, отворял окно и выставлял на подоконник проигрыватель или магнитофон, редкий еще в быту механизм.

В то воскресенье, первое воскресенье октября, легкое, светлое, светящееся, родители девочки уехали за город, на казенную дачу, на казенной машине. Домработница все приготовила и ушла. Они, пятнадцать человек, оказались в пяти комнатах одни. Впрочем, две комнаты оставались закрыты кабинет и спальня.

Поначалу робели, но, выпив, наевшись до отвала, освоились, разбились на группки, завели музыку. Кто-то танцевал, кто-то сидел на диване и болтал, кто-то курил на кухне и болтал, кто-то листал альбомы по живописи и болтал. Вообще, болтовни было много, на самые общие темы: будущее, прогресс, социализм, капитализм, освоение дальнего космоса. Никто не говорил о частном, мелком, о том, что вот, башмаки прохудились, а денег нет, чтобы купить новые, а ремонтировать уже невозможно, не берут, и холода вот-вот, и дожди, и слякоть, и где бы денег заработать на башмаки (ясно где, грузить ночами вагоны, если сила есть, а на лекциях отсыпаться; но как можно спать на лекциях? лекции надо слушать и, желательно, понимать, иначе все будет упущено безвозвратно; ученый - как музыкант, ни дня не должен упустить, ни часу, ни малую частицу бытия...).