Физики - [16]

- Чего? - спросила я.

- Можешь мне помочь?

- Чего?

- Я тебя подсажу, ты влезешь в форточку и откроешь мне дверь.

- Чего?

- Чего, чего. Чевокола. Ключ я забыл.

Я была маленькая, вертлявая худышка.

Он оглянулся как-то настороженно, когда меня подсаживал, и я решила, что он вор.

Я лезла в полной уверенности, что помогаю вору. Я даже не зажгла свет, чтобы не выдать присутствие. Я даже огляделась и прикинула, чем тут можно поживиться. Квартирка мне показалась бедной (а мне было с чем сравнивать), но кто знает, что в тайниках прячется.

Я прокралась в прихожую и отворила дверь.

Он вошел, тут же включил свет, подхватил меня, поцеловал, потащил на кухню, угостил из вазочки засохшей карамелью, хотел чаем поить, спрашивал, где живу, не проводить ли меня.

Полная разочарования, я распрощалась с ним хмуро. Конфету положила за щеку и потопала домой. Я, бродяга, куда бы ни заходила, дорогу домой находила всегда, не спрашивая прохожих.

Тетка меня поджидала. Ворчала: где тебя черти носят, по каким помойкам, опять рукав продрала. Ну и так далее. Я особого внимания никогда не обращала. Даже если она шлепнет меня, все равно внимания не обращала.

- У всех дети как дети, а у нас! Посмотрели бы родители.

Ну и посмотрели бы. А то они не в курсе.

- Да разве ты девочка? Ты черт!

Но она меня любила. Мне кажется, даже больше, чем свою родную тихоню, у которой я один раз куклу наголо обрила.

Уже засыпая, я вспомнила ту собаку. И подумала, что она наверное все наперед знала. Про "вора". И про все.

Она вообще все обо мне наперед знала".

Ганя требовал от Риммы историй, как сказок. В постели, когда Римма уже думала засыпать, мог вдруг заныть: а расскажи про то, как ты с зонтиком прыгала. Или: помнишь, как ты на рынке пули от отцовского пистолета толкала?

Он обожал, когда она рассказывала о своем детстве. Он держал ее за руку, закрывал глаза, слушал.

Как ехали за границу в шикарном поезде, а она сбежала ночью на станции. И пришлось родителям оставлять ее в Москве с теткой. "Я не хотела с ними ехать, я их не любила. Они постоянно были недовольны: мной, друг другом, проводником, погодой, видом из окна. Часто ссорились, и тогда не разговаривали друг с другом. Со мной вообще не могли найти верный тон".

Но самой любимой историей из детства Риммы была для Гани история про большую печальную собаку, знавшую все наперед.

Ганя слушал, засыпал. Римма по дыханию угадывала, что он спит, высвобождала тихонько руку.

Римма ушла от тетки в большую квартиру родителей, как только закончила школу и поступила в Текстильный институт. Она жила в своей старой детской, комнаты родителей не отпирала, не заглядывала туда, даже чтобы вытереть пыль. Тетка подарила ей старый "Зингер". И Римма шила на заказ для заработка. Она вообще все умела: и шить, и пилить, и фотографировать. Чем она только не увлекалась в школе, в какие только кружки не ходила. И в авиамодельный, и в радиокружок, и по плаванию. Везде успевала, везде ее хвалили, но ничто ее не захватило, не увлекло раз и навсегда.

В конвертах с красивыми заграничными марками приходили письма от матери с приписками от отца в несколько строк. Римма отвечала аккуратно, что все у нее отлично, новостей нет. К тетке в гости не ходила, хотя и знала, как счастлива была бы та ее видеть. Не хотелось. Никогда не делала того, чего не хотелось.

У Риммы водилось множество знакомых. Она любила шумные сборища, вечера, танцы. Но никогда не приглашала гостей к себе (Ганя был свой человек, не гость). Никому и в голову не приходило напрашиваться. Было в Римме что-то такое, что держало людей на расстоянии, как будто в ней текла древняя королевская кровь.

Своенравие, гордость, общительность и замкнутость, самостоятельность, самодостаточность, ирония. Ганя был полон Риммой. Если бы она сказала: брось физику, - он бы бросил. Если бы сказала: убей себя, - убил бы. Гане самому страшно становилось. Но больше всего на свете он боялся ее потерять.

Все текло вроде бы мирно. Римма чувствовала себя с Ганей легко и свободно и бросать его не собиралась. Более или менее Ганя был спокоен. Времени на занятия он тратил не меньше, чем прежде. Увлекся математическими моделями случайных процессов. Трудился азартно, как всегда. Римма помогала, переписывала набело его каракули. Она прекрасно понимала его почерк (он не всегда понимал!) и, не зная в достаточной мере математики, ни разу не запуталась в формулах и расчетах, ни разу - в последовательности записей, часто хаотично разбросанных в черновом варианте!

Как-то раз, переписывая его черновики, она наткнулась на перебивающие текст Гани чужие строки. Почерк ее заинтересовал. Она спросила, кто писал и почему. Ганя объяснил, что есть человек на курсе, с которым можно обсуждать сложные проблемы. Он понимает. Слушая Ганины размышления (Ганя говорил и тут же записывал), человек этот увлекся, включился в задачу, схватил карандаш и предложил иной вариант решения. Таким образом, получился своего рода диалог.

- Оба решения верны. Его, как всегда, красиво. Мое - остроумно.

- Я хочу с этим человеком познакомиться, - сказала Римма.