Фистула - [20]

Шрифт
Интервал

«…. и вдыхаешь вот чистый воздух, и чувствуешь такой, что да, хороша жизнь. Об этом забываешь в делах-то, а я постоянно в работе, ты понимаешь. Я хочу, чтобы у моей семьи всё было, сечёшь?»

Понимания у меня он не находил, но продолжал говорить на всём пути, лишь дважды прервался – ответить на чьи-то звонки несколькими отрывистыми фразами. Лев крутился возле матери – то отбегал вперёд метров на пятнадцать, то по её требованию бежал обратно. Со стороны леса доносилось птичье пение, и мальчик, обнаружив появление какого-то нового звонкого голоса, выспрашивал у мамы, кому этот голос принадлежит.

«А это фей?»

«Это же лазоревка, ты разве забыл? Ты же спрашивал позавчера».

«Нет, не фабыл. А как она фыглядит?»

«Маленький воробушек с яркими голубыми крыльями».

«Да, я фидел такую птифку. А фот это? Фот это фей?»

В отличие от многих детей, до последнего гадающих, куда покатится их жизнь, мы с сестрой свои шаги знали наверняка. Библиотека и парк неподалёку стали лучшими местами, где можно спрятаться от дома. Потом мы научились доезжать до ботанического сада и там, в выученных наизусть душных оранжереях, однажды пообещали друг другу с выбранного пути не сворачивать. Я решил изучать море, а она – небо. Мы оба хотели быть подальше от земли. Слушая сейчас, как сестра рассказывает сыну о птичьих породах, я различал отголоски всепобеждавшего подросткового интереса, с которым она когда-то начала движение к научной карьере (и меня повела за собой). Но вместе с тем в её речи был теперь чужеродный автоматизм, слепая реактивность – на каждый пустой вопрос Льва тут же находился пустой материнский ответ, и в совокупности получался лишь неживой словесный беспорядок. То и дело мальчик включал в бессодержательный обмен репликами и меня.

«А ефё я люблю уток. Они фмефно фурфат, когда им кидаеф хлеб. Дядя, а фы любите утофек?»

«Что, прости? Ах да, конечно. Я часто гуляю в парках и кормлю там птиц. Только их нельзя кормить хлебом, Лев. Им вредно есть много хлеба, они могут даже заболеть. Их нужно кормить зерном или семечками».

«Мама, это фто, прафда?»

«Да, сынок, всё именно так. Я же тебе рассказывала это».

«Фнафит кафдый, кто кормил утофек хлебом, флодей?….»

Мы прошли по тропе мимо пяти или шести имений и вскоре вышли к великолепному озеру, со всех сторон скрытому лесной стеной. Больше похожее на картинку для головоломки или открыточный вид, оно словно было плодом чьей-то наивной фантазии, умевшей производить только сверхнастоящее, непомерно красивое, идеально собранное. Вода лазурилась, как драгоценный камень. Солнце над озером светило совсем по-летнему яростно. На травянистом берегу, метрах в двадцати от места, где мы остановились, загорали две стройные девушки. Других людей не было, и противоположный берег казался пустым. Мы с сестрой присели на траву (опёршись на запястье, я сморщился от боли и сменил позу). Лев с отцом, бросив полотенца, принялись раздеваться.

«Вот она, первозданная природа! Что ещё нужно нормальному человеку. Люблю я это место!»

«Да, Капитан! И я тофе ефо люблю! Фелый год фкуфял по нему!»

Спустя минуту мальчик плюхнулся в чистую озёрную воду. Породивший его титан, украшенный морскими татуировками, ступил в водоём следом, похлопывая пальцами по плотному волосатому пузу. Сестра неотрывно следила за маленькой головкой, дыхание замирало всякий раз, когда та исчезала под водой – всего на пять-шесть секунд, на большее Льва не хватало. Мальчик послушно оставался на привязи материнского взгляда, не уплывал далеко, постоянно оборачивался, помахивал нам, радостно плескался и смеялся, когда напротив него взмывала монструозная громадина отцовского тела.

«Материнство как червяк, всё прогрызает внутри. Любая мелочь может замучить. Вот школа – в школе ни с кем не дружит. Педагогам не верю, когда говорят о его успехах или ошибках. Мне иногда кажется, они про него что-то нехорошее надумали теперь… Ещё всё время пугаюсь, что он чем-то болен, но не признаёт. Хотя были у педиатра в прошлом месяце – здоров, говорит, ваш карапуз, только сильно переживает».

Под назойливое жужжание насекомых я с упоением наблюдал за тем, как она дышит во время пауз, как поднимается её грудь, и одновременно искал в маленьком, почти нетронутом музее детства, образовавшемся в памяти, нечто подходящее моменту. Как она спугнула двух десятилетних задир, начавших свою криминальную карьеру с приставания к ботаникам у школьной стены (вот она подходит ко мне, вытирает мои слёзы, шепчет, что всё хорошо, и мы договариваемся, что я научусь драться). Как, лежа на животе со сборником генетических задач, проверяла меня и нежно хвалила (когда в классе подошла эта тема, учительница освободила меня от занятий, увидев, с какой лёгкостью я всё решаю). Нет, лучше всего подходило вот это, более раннее – как она, забыв обо всём, рисовала, а потом показывала мне свои рисунки, карандашные и акварельные, такие простые, но такие живые, в сто раз живее теперешнего её сада, её озера, её сына. Трое мальчиков наблюдают ледоход – фиолетовый отлив реки, льдины похожи на облака. Белая кошка посреди городского двора – глазастые разноцветные дома приглядывают за ней. Сотни увиденных в парке птиц. Мы вдвоём, держимся за руки, а под ногами у нас светлая звезда, на которой никому больше нет места.


Рекомендуем почитать
Совесть

Глава романа «Шестнадцать карт»: [Роман шестнадцати авторов] (2012)


Тебе нельзя морс!

Рассказ из сборника «Русские женщины: 47 рассказов о женщинах» / сост. П. Крусанов, А. Етоев (2014)


Зеркало, зеркало

Им по шестнадцать, жизнь их не балует, будущее туманно, и, кажется, весь мир против них. Они аутсайдеры, но их связывает дружба. И, конечно же, музыка. Ред, Лео, Роуз и Наоми играют в школьной рок-группе: увлеченно репетируют, выступают на сцене, мечтают о славе… Но когда Наоми находят в водах Темзы без сознания, мир переворачивается. Никто не знает, что произошло с ней. Никто не знает, что произойдет с ними.


Авария

Роман молодого чехословацкого писателя И. Швейды (род. в 1949 г.) — его первое крупное произведение. Место действия — химическое предприятие в Северной Чехии. Молодой инженер Камил Цоуфал — человек способный, образованный, но самоуверенный, равнодушный и эгоистичный, поражен болезненной тягой к «красивой жизни» и ради этого идет на все. Первой жертвой становится его семья. А на заводе по вине Цоуфала происходит серьезная авария, едва не стоившая человеческих жизней. Роман отличает четкая социально-этическая позиция автора, развенчивающего один из самых опасных пороков — погоню за мещанским благополучием.


Мушка. Три коротких нелинейных романа о любви

Триптих знаменитого сербского писателя Милорада Павича (1929–2009) – это перекрестки встреч Мужчины и Женщины, научившихся за века сочинять престранные любовные послания. Их они умеют передавать разными способами, так что порой циркуль скажет больше, чем текст признания. Ведь как бы ни искривлялось Время и как бы ни сопротивлялось Пространство, Любовь умеет их одолевать.


Девушка с делийской окраины

Прогрессивный индийский прозаик известен советскому читателю книгами «Гнев всевышнего» и «Окна отчего дома». Последний его роман продолжает развитие темы эмансипации индийской женщины. Героиня романа Басанти, стремясь к самоутверждению и личной свободе, бросает вызов косным традициям и многовековым устоям, которые регламентируют жизнь индийского общества, и завоевывает право самостоятельно распоряжаться собственной судьбой.


Пёс

В новом романе бесстрашный талант Кирилла Рябова опускается к новым глубинам человеческого отчаяния. Главный герой книги получит от жизни все удары, которые только можно получить: у него умирает жена, с этого его несчастья только начинаются… Впрочем, все это для того, чтобы, пройдя подводными норами мрачной иронии, вынырнуть к свету и надежде.


Двойное дно

Воспоминания В. Л. Топорова (1946–2013) — знаменитого переводчика и публициста — посвящены в основном литературной жизни позднего СССР. В объектив мемуариста попадают десятки фигур современников от Бродского до Собчака — но главная ценность этой книги в другом. Она представляет собой панорамный портрет эпохи, написанный человеком выдающегося ума, уникальной эрудиции и беспримерного остроумия. Именно это делает «Двойное дно» одной из лучших мемуарных книг конца XX века.


Покров-17

Загадочные события, разворачивающиеся в закрытом городе Покров-17 Калужской области в октябре 1993 года, каким-то образом связаны с боями, проходившими здесь в декабре 1941-го. И лично с главным героем романа, столичным писателем и журналистом, которого редакция отправляет в Покров-17 с ответственным заданием. Новый захватывающий триллер от автора «Калиновой ямы» и «Четверо», финалиста премии «Национальный бестселлер», неподражаемого Александра Пелевина.


Мальчик. Роман в воспоминаниях, роман о любви, петербургский роман в шести каналах и реках

Настоящее издание возвращает читателю пропущенный шедевр русской прозы XX века. Написанный в 1970–1980-е, изданный в начале 1990-х, роман «Мальчик» остался почти незамеченным в потоке возвращенной литературы тех лет. Через без малого тридцать лет он сам становится возвращенной литературой, чтобы занять принадлежащее ему по праву место среди лучших романов, написанных по-русски в прошлом столетии. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.