Фиора и король Франции - [90]

— Мне ничего не известно! — резко оборвал ее Людовик. — И встаньте! Вы слишком похожи на приговоренную, но… решения пока нет.

— Так меня ожидает приговор? Но чем я могла оскорбить короля?

Он опять отвернулся к огню, не желая видеть этих больших серых глаз, в которых блестели слезы.

— Оскорбить? Мягко сказано, мадам! Вы меня унизили, предали, и не исключено, что покушались на мою жизнь!

— Я?

Громкий возглас Фьоры прозвучал так внезапно, что король вздрогнул. Рот его исказился нервным тиком, а ноздри задрожали, как это бывает с чрезмерно чувствительными людьми, — Да, вы! Я вас принял, когда Флоренция выбросила вас вон, я ввел вас в мой дом и поселил рядом с собой, и к вам, да простит мне бог, я испытывал дружеские чувства! Как будто мужчина в здравом рассудке может питать хотя бы что-то похожее на дружбу к женщине!

Он произнес это слово с таким выражением, что Фьора ощутила, как нарастающий в ней гнев высушил слезы.

— Сир! Чрево, носившее короля, разве оно не принадлежало женщине?

В его взгляде она прочитала негодование.

— Королева, моя мать, была святой и благородной женщиной, и ей не довелось знать того счастья, к которому вы все стремитесь по одной простой причине: она была некрасивой. Зато моя бабка, Изабо Баварская, была тем, что вы на своем итальянском языке называете «путана», но ей мало было этого, и она в итоге продала Францию англичанам. Но я никогда не мог терпеть женщин в своем окружении и, вероятно, сошел с ума, когда приблизил вас к себе! Поэтому я отнял у вас Рабодьер….

— А мой сын, что с моим сыном? — снова спросила Фьора.

— Его воспитают как положено и согласно его рождению.

Я поручу это Великому Бастарду Антуану, который сделает из него человека.

— Я глубоко уважаю монсеньера Антуана, но не признаю за ним права, пока жива, заниматься моим ребенком!

— Пока вы живы? А вы уверены, что это надолго?

— Король намерен приговорить меня… к смерти?

— Вы замышляли то же сделать со мной! — резко бросил Людовик.

— Никогда! Клянусь спасением моей души, я никогда не желала вашей смерти! Для этого мне надо было потерять рассудок!

— Или быть очень ловкой. Вы не урожденная флорентийка, мадам, но вы ею стали, и кажется, что в деле интриги для вас нет никаких секретов! Не будете же вы отрицать, что прошлым летом написали письмо, которое передали папскому легату в Авиньоне?

— Кардиналу делла Ровере? Конечно, сир, и я не собираюсь это отрицать.

— К кому было написано это письмо?

— К любимой подруге, которая помогла мне выйти живой из Рима, добраться до Флоренции и некоторым образом спасти жизнь монсеньору Лоренцо: сеньоре Катарине Сфорца, графине Риарио…

— Что такого срочного хотели вы ей сообщить?

— Передать мои запоздалые слова благодарности. Впрочем, я написала это письмо по настоятельной просьбе кардинала.

— Как все естественно! — произнес король, пожав плечами. — А почему делла Ровере попросил вас об этом?

— Все довольно просто. Он очень любит свою кузину, и ему показалось, что на нее обрушились большие неприятности из-за той помощи, которую она мне оказала. И кардинал захотел, чтобы я заверила донну Катарину в своей признательности и пообещала поговорить с королем о том, чтобы он вмешался и прекратил войну между Римом и Флоренцией.

— Поговорить очень просто: убив «старого черта»— а именно так написано в вашем письме, — что это лишит Флоренцию ценной помощи пушками и золотом…

— Я никогда не писала ничего подобного! — воскликнула Фьора. — И с какой стати мне это нужно?

— В надежде, что папа даст вам больше того, что вы потеряли со смертью Бельтрами! Смотрите!

И король вынул из широкого рукава лист бумаги, который, видимо, много путешествовал, потому что его сгибы обтерлись и почернели, а зеленая печать совсем раскрошилась. Он протянул бумагу Фьоре.

— Ведь это ваше письмо? Это же ваш почерк? И печать тоже ваша: зеленый воск с тремя незабудками, которые вы сами выбрали, как вашу личную эмблему?

Письмо и вправду как две капли воды было похоже на то, которое она отдала Джулиано делла Ровере. Это был ее собственный почерк, ее маленькая зеленая печать, но текст был совершенно другой, и Фьора побледнела, когда начала читать, потому что она держала в руках свой смертный приговор. Она читала и перечитывала это письмо, чтобы убедиться, что глаза не обманывают ее и что она не сходит с ума:

«… и я заверяю его святейшество и ваше преосвященство в моей глубокой преданности, на которую вы всегда можете рассчитывать. Через несколько месяцев, потому что мне надо связаться с рядом мятежников на нашей бургундской территории, занятой врагом, я сделаю так, что старый черт, который и так давно заслуживает адского огня, перестанет вредить великому делу святейшего отца. Франция, которой будет править ребенок, перестанет наконец-то надоедать принцам, жалкой копией которых является ее теперешний король».

Дальше следовала, как и надо было ожидать, просьба о плате за услугу. Фьора подняла на короля испуганный взгляд, но ее глаза были при этом ясны, и рука не дрожала.

— Король на самом деле считает меня способной написать такую мерзость? Меня, которая ненавидит все окружение папы, за единственным исключением в лице донны Катарины?