Финансы Великого герцога - [64]

— Как вы прошли мимо охраны? — воскликнул он. — Как зовут вашего друга?

— Его зовут, — проговорил Филипп, — дон Рамон Двадцатый Меноркский — тот самый, за убийство которого вам по контракту положено двести тысяч наличными и который явился, чтобы лишить вас этой конфетки!

Пока Филипп, постепенно повышая голос, произносил эти слова, сеньор Эрнандес бросился к письменному столу, на краю которого лежал черный блестящий предмет — револьвер! В свое время Филипп считался лучшим футболистом шведской универсиады; с тех пор прошло много времени, но стоило сеньору Эрнандесу кинуться к револьверу, как дремавший инстинкт мигом проснулся в его душе. Профессор сделал три прыжка, которых не постыдился бы и двенадцать лет назад, и в тот момент, когда будущий президент Менорки уже очутился у стола и выкинул руку, чтобы схватить револьвер, в воздух взметнулась правая нога господина Колина; в следующий миг браунинг со свистом отлетел на десять метров и приземлился в другом конце комнаты. К сожалению, необходимо добавить, что нога Филиппа продолжала свое движение и после столь блестящего маневра, угодив в президентский нос, каковой тут же начал заливать мраморный пол кровью. В то же время великий герцог, обуреваемый смехом и бешенством одновременно, бросился вперед и повалил воющего от боли президента Меноркской республики на стол.

— Well done,[61] профессор! Эй вы, а ну-ка замолчите, а то убью на месте!

Вой сеньора Эрнандеса оборвался так резко, будто президенту перерезали горло; дрожа всеми членами, он поднялся, мельком взглянув на своего повелителя, и тут же грохнулся на колени; из носа у него по-прежнему хлестала кровь.

— Смилуйтесь, ваше высочество! — задыхаясь, проговорил он. — Я не участвовал в заговоре, клянусь…

Великий герцог смотрел на него с гневом и презрением.

— Ложь, мерзавец! Что вы тогда делаете в моем замке? Что это, награда за непричастность?

— М-мне предложили стать президентом, — прорыдал сеньор Эрнандес.

— Но вы удостоились этой чести заранее! Как иначе (голос великого герцога сделался страшен) вы объясните то, что первым в контракте стоит ваше имя?

С этими словами дон Рамон вытащил бумагу, которая выпала из кармана герра Бинцера, и поднес ее к глазам Луиса Эрнандеса. Тот стал бледнее смерти, и на мгновение даже показалось, что его нос перестал кровоточить. Сеньор Эрнандес повалился на землю, обнимая колени великого герцога, но дон Рамон резко освободился и обратился Филиппу:

— Пожалуйста, сходите в ту комнату, что находится на другом конце залы. Кажется, там была веревка.

— М-меня повесят? — запинаясь, спросил сеньор Эрнандес, и с его распухшего носа закапали крупные слезы.

— Да, позже. Если так решит суд, — ответил великий герцог. — А пока вас свяжут. Вытрите лицо!

Дон Рамон бросил сеньору Эрнандесу носовой платок и продолжал:

— А теперь скажите мне — только правду: когда придут ваши друзья?

Услышав, что его казнь — дело еще не вполне решенное, сеньор Эрнандес перестал плакать. Он бросил на дона Рамона робкий, косой взгляд:

— Не знаю… Через час.

Великий герцог нахмурился. Было совершенно ясно, что этот парень лжет, что у него что-то на уме и что его друзья могут явиться в любую минуту.

— Луис Эрнандес, — проговорил великий герцог, — я думал воспользоваться своим правом амнистии в том случае, если бы суд приговорил вас к смертной казни. Но четыре слова, в которых уместилось две лжи, решили вашу участь.

В эту минуту вошел Филипп, в руках у него была веревка.

— Профессор, пожалуйста, помогите мне сделать грязную работу — связать предателя, который настолько лжив и труслив, что не может сказать правду, даже когда его жизнь висит на волоске. Сегодня он называл себя президентом Менорки, но пройдет совсем немного времени — и он сгинет в безымянной могиле…

Пока великий герцог бормотал эти слова, они с Филиппом быстро и умело, что приобретается с опытом, превратили президента Менорки в сподручный куль и, снабдив кляпом, отнесли в соседнюю комнату.

— Боюсь, что с друзьями сеньора Луиса справиться будет не так просто, — проговорил великий герцог. — Вы еще не передумали участвовать в этом деле?

Филипп покачал головой.

— В таком случае — благодарю вас и весьма сожалею, что вам приходится рисковать жизнью столь неблагодарным образом.

В душе Филипп улыбнулся, как Одиссей: ему, в отличие от его боевого товарища, было прекрасно известно, сколь «благодарным» для него может оказаться этот риск.

— Позвольте задать вам вопрос: вы француз или англичанин? — спросил великий герцог.

— Моя мать была француженкой, но сам я не француз и не англичанин. Я — швед.

— Швед! Святой Урбан! Вы первый представитель этой нации, которого я встречаю, но надеюсь, вы не станете последним.

— Простите, ваше высочество, но не будет ли сейчас уместнее подготовиться к встрече гостей, чем обмениваться дипломатическими любезностями? Как вы полагаете, много их будет?

— Не имею понятия. Врожденная лживость сеньора Луиса делает расспросы бесполезными. В контракте указаны шесть человек, и он — первый в списке. Среди остальных пяти есть опасный тип. Его зовут Посада. Он — сержант лейб-гвардии.