Финальный штрих - [27]

Я зарегистрировалась на сестринском посту. Бенджамин всё уладил, меня внесли в список посетителей Саймона, я могла свободно и обо всём расспросить лечащего врача. Так как Бенджамин всё ещё был доверенным лицом Саймона, то в первую очередь учитывалось бы его мнение, если бы пришлось принимать какое-либо решение. Я знала, что любое решение будет принято вместе со мной, но для меня это было скорее чем-то абстрактным, нежели тем, что может произойти в действительности.

Я поговорила с лечащим врачом, он более подробно объяснил мне то, что я уже слышала от Бенджамина. Они ждали результатов последней магнитно-резонансной томографии. Этим утром Саймон периодически просыпался, поэтому доктор разрешил мне остаться с ним, а как только результаты будут готовы, доктор меня найдёт.

Я так и поступила: позвонила Бенджамину, устроила свой чемодан на полу, села на стул у кровати Саймона и стала наблюдать за тем, как он спал. Я взяла его за руку, снова восхищаясь, какие у него длинные пальцы, красивые, сильные руки. Кончиками пальцев я рассеянно гладила его руку, его ресницы немного затрепетали. Видел ли он сны? Интересно, о чём? Может о той фотографии, которую он пытался сделать до того, как упал…

Пока меня обуревали эти беспорядочные мысли, я вдруг почувствовала, как он сжал мою руку, как делал это уже тысячу раз. Мой взгляд метнулся от наших рук к его лицу, его сапфировые глаза были открыты. Он несколько раз моргнул.

– Привет, – прошептала я, его взгляд рассеянно пробежался по комнате, и, наконец, остановился на мне.

– Привет, малышка, – прошептал он, и мои глаза защипало от слёз. “Привет” и “малышка” теперь официально являются самыми прекрасными словами в английском языке. – Классно выглядишь. – Добавьте ещё два слова к вышеперечисленному списку.

– Я позову медсестру, – сказала я, потянувшись к кнопке вызова персонала.

– Я так рад, что ты здесь, – пробормотал он и отключился ещё до того, как медсестра успела встать со своего стула. Но это была нормальная реакция в его состоянии.

Весь тот день и ночь Саймон то просыпался, то снова засыпал. Результаты последней томографии показали, что, несмотря на то, что у него было довольно сильное сотрясение, серьёзных последствий не будет. Бенджамин тоже пообщался с врачом и договорился о том, что я останусь с Саймоном в больнице до его выписки.

Около трёх утра Саймон стал просыпаться уже по-настоящему, но этому предшествовали самые забавные двадцать минут моей жизни. Долбёжник под действием седативных препаратов затмил все виденные мною до этого шоу. Всё началось с:

– Привет, Кэролайн. Я тебе когда-нибудь говорил, как сильно я тебя люблю?

– Ты всё время об этом говоришь, малыш. Я всегда рада твоим признаниям.

– Я буду говорить тебе об этом чаще.

– Конечно, Саймон. Ты можешь мне говорить о чём угодно.

– Эй, Кэролайн. Я тебе когда-нибудь говорил, как сильно я тебя люблю?

– Конечно, говорил, последний раз около двадцати минут назад.

– А что такое минута?

Случалось, и такое…

– И на дне пещеры было такое ощущение, что мир разверзся и там были звёзды… но казалось, что… мы были звёздами… но звёзды были повсюду… мы были звёздами… и знаешь, что ещё?

– Что, Саймон?

– Мы были ими.

– Кем?

– Ими.

– Ими?

– Звёздами… мы были ими… звёздами…

И, если вам понравилось, то понравится и это:

– Дети. Я хочу наполнить тебя детьми. Ну, как например, сделать тебя беременной малышами. У нас появятся малыши. Малыши. Малыши. Кэролайн? Малыши.

И, наконец:

– Кэролайн, я так рад, что ты здесь. Но зачем ты привезла с собой так много эльфов?

У меня болел живот от смеха. Саймон был таким смешным под действием обезболивающих. По мере того, как действие препаратов стало ослабевать, его речь стала обретать логику и смысл. Он попросил воды и кивком головы указал, что напился.

– Давай-ка ложись обратно, тебе не следует долго находиться в сидячем положении, – я попыталась уложить его на подушку. Врач сказал, у него ещё какое-то время может кружиться голова.

– Со мной всё нормально, – нахмурившись, произнёс он, наблюдая, как я разминала спину. – А ты как себя чувствуешь? Хочешь немного поспать?

– Я поспала в самолёте.

– Это не правда, ты никогда не спишь в самолётах, – поправил он.

Пойманная, я печально улыбнулась.

– Я в порядке, честно. Лучше расскажи мне, как ты, раны беспокоят?

– Да, немного.

– А ребро?

– Ребро?

– У тебя сломано ребро, и ещё целая куча синяков.

– Правда?

Мои глаза распахнулись в удивлении.

– Ты помнишь, что с тобой произошло?

– Я всё помню, по крайней мере, я так думаю, – его глаза метались по комнате, пока он пытался вспомнить произошедшее. – А, да, точно, припоминаю, я сломал ребро.

– Ты расскажешь мне о том, что с тобой произошло прямо сейчас, – я нашла его руки и крепко сжала их. – И только попробуй от меня что-нибудь скрыть.

Он рассказал мне о невероятной пещере, и что ему выпала огромная честь фотографировать такое чудо природы. О шатающейся бамбуковой конструкции, на которую он вскарабкался, чтобы сделать свои грёбаные снимки. О том, как он торопился, чтобы поймать в объектив последние лучи заходящего солнца, до того, как они перекочуют на следующее место съёмок. О том, что он не был до конца уверен в безопасности ремней, которыми он был закреплён. О том, как он рисковал своей задницей, спасая камеру, как упал с 15-ти метровой высоты, при этом ещё потянул за собой большую часть строительных лесов. Он помнил само падение, помнил, как ударился о дно пещеры, помнил, как уберёг камеру от серьёзных повреждений. Невероятно. Он также помнил о том, что всё-таки сделал тот снимок. Вдвойне невероятно.