Философский комментарий. Статьи, рецензии, публицистика, 1997-2015 - [221]
Избавляясь от смысла, философия отбирает у языка способность генерировать тек-с-ты. Согласно «Логико-философскому трактату» (1918, 1921), «смысл мира» лежит «вне его» (6. 41), но проникновение в эту трансцендент-ную область для Людвига Витген-штей-на — дело мистиков, а не научной рациональности, которой известны лишь ис-тин-ные («тавтологические») и ложные («контрадикторные») высказывания о непосред-ст-вен-но предстающей нам действительности. Под таким углом зрения у текстов, ведущих са-мобытную жизнь, нет шансов явиться на свет, а язык вступает в одно-однозначное со-ответствие (или несоответствие) с положением вещей. Границы языка и знания сов-па-дают между собой (5. 62). В русском и в других европейских языках не все пальцы ног имеют названия. Следует ли считать, что у нас нет о них ни малейшего понятия? Под-ста-новка значений в позицию смысла, претендующая на фактологичность , упускает из вни-мания тот несомненный факт, что язык составляет неотъемлемую часть социокуль-ту-ры , творящей себя и потому заявляющей свое право на произвол относительно при-род-ного порядка. Выросшая из логицизма 1910—1920-х гг. аналитиче-ская философия ста-рается обуздать эту вседозволенность, эксплицируя употребление слов и переводя их мно-го-значность в моносемию . Реверс тропообразования достигает здесь своей край-ней то-чки, упирается в скучнейший (неинформативный) буквализм. Смысл без остатка вы-тесняется в аналитической филосо-фии значением. Негодующие реплики по ее адре-су, прозвучавшие в «Одномерном че-ло-веке» (1964) Герберта Маркузе, остаются в силе по сию пору. Среди прочего Мар-ку-зе назвал антиметафизику подобной выделки «садо-ма-зо-хизмом интеллектуалов». И впрямь: аналитическая философия тратит немало ум-ст-венной энергии с целью не рас-ши-рения, а сужения семиосферы , в которой бытует. Тем самым этот способ мышления за-гоняет себя в исторический тупик, в бесперс-пек-тив-ность и подготавливает контрреволюционную, антидиссидентскую «политкор-рек-т-ность» в публичном словоупотреблении, опошляющую когнитивную «корректность».
Выше шла речь о метатекстах культуры и о политической борьбе за верховенство в ней (что почти одно и то же). Псевдосмыслом пропитана также ее пов-сед-невная реа-ли-за-ция. Захватом значениями функции смысла объясняется возведение соб-ственности, ко-торой распоряжаются члены общества, в сигналы социального пре-сти-жа, будь то ях-та олигарха или доступный по стоимости сразу многим электронный гад-жет послед-не-го выпуска. Товары, извещающие о привилегированном статусе их вла-дельцев, допус-тим сумка « Louis Vuitton », часто подделываются не потому только, что фальсификаты при-носят сверхприбыль их изготовителю, но и потому еще, что их про-изводство запро-грам-мировано тем взглядом на вещь, который превращает ее служеб-ную ценность в сим-во-лическую по принципу quid pro quo . Можно сказать так: вещь, исключительно ути-литарная по характеру, не фальсифицируема, она лишь воспро-из-во-ди-ма. Для Марк-са и адептов его философии (таких, как Георг Лукач) фетишизм — дети-ще капитали-сти-чес-кого рынка, на котором отношения между людьми замещаются от-но-шениями между то-варами. Но, как явствует из полевых исследований Бронислава Ма-ли-нов-ского («Ар-го-навты Западной части Тихого Океана», 1922), в традиционном, близ-ком к арха-и-чес-ко-му , обществе не рынок «овеществляет» человека, а наоборот: фе-ти-шизация объектов (ра-ковин особой формы у тробриандцев ) становится предпо-сыл-кой ритуального об-ме-на, предшествующего торговому. Рыночная трансакция вводит уча-ствующие в ней объе-к-ты, несмотря на их разницу, в некое единое лишь в во-об-ра-же-нии аксиологическое про-странство, то есть манипулирует значениями, как если бы те бы-ли смыслами. Вначале — фетиш, потом — торг. Наделяя жизненно необходимые изделия сим-волической над-бав-кой, повседневный обиход притворяется большой историей, ко-то-рая меняет свои при-оритеты помимо утилитарного задания из имманентных ей по-буж-дений. Фетишизм ком-пенсирует непринадлежность большинства в обществе к ис-то-рии творческих ини-ци-атив. Мода, обновляющая человека снаружи, поверхностно и фор-мально, — плагиат, при-сваивающий себе место, которое легитимно должна была бы за-нимать пре-об-ра-зо-ва-тель-ная работа Духа. Реклама соблазняет нас, символически преувеличивая значения ве-щей (пропаганда манит в сферу сверхсмысла ). От массовой погони за социальным прести-жем нужно отличать то, что принято (с легкой руки Ю. М. Лотмана) называть «по-эти-кой поведения». Начи-ная с античных киников и раннехристианских монашеских братств poiesis в бытовом об-личье отграничивает идейный авангард от остального об-ще-ства, отелеснивает ис-то-ри-ческую динамику смысла, идет от сокровенного к явлен-но-му, а не выдает внешние ин-новации за сущностные, как то происходит в модных повет-риях. Спектакль в обществе разнороден с тем, что Ги Дебор окрестил «обществом спектакля».
Наряду со значением в качестве смысла Dasein преподносит и назначение ар-те-фак-тов и орудий, с чем корреспондирует прагматизм в философии, загипнотизированный ус-пешностью действий в ущерб рассмотрению их семантики. Смы c л действия заклю-чен в его интенции. Если вместо разгадывания мотивировок, подталкивающих нас к той или иной активности, на перед-ний план выдвигается ее эффект, то она становится уве-ковечиванием современности. Действие, не истолкованное по про-исхождению, а из-ме-рен-ное по результату, совершается в настоящем времени, воочию наступившем по-зи-тивно либо (в случае недостижения цели) негативно. И в фи-лософском и в по-ве-ден-чес-ком исполнении прагматизм придает истории лишь кажи-мость смысла, коль скоро та не застывает ни в какой из современностей — текучих, не-ус-тойчивых. В условиях за-тем-ненных мотивировок, лежащих в основании поступков, че-ловек сливается с ин-стру-мен-том, которым пользуется (и отождествляется в макси-му-ме сопровождающей такое сли-яние авторефлексии , например у Ламетри , с машиной). Че-ловек-орудие утвержда-ет себя, оправдывая любые средства, если они результативны. Уле-тучивание смысла чревато безнравственностью. Тогда как мода мнимо инно-ва-тив-на , прагматическое по-веде-ние ложно консервативно. Оно направлено на то, чтобы удер-жать достигнутое, сделать современность непреходящей, но тем самым вызывает кри-зисы, поскольку на-стоящее оказывается безвыходным, не желающим уступать себя не-устанно верша-щей-ся истории. Закономерно, что самый грандиозный биржевой крах ра-зыгрался в 1929 г. на родине философского прагматизма — в США. Эта катастрофа, как и всякий иной фи-нансовый кризис, была следствием того, что при вложении денег, вро-де бы устойчиво вы-годном, не учитывалась та динамика, сообразно которой чем боль-ше их инвести-ро-ва-но, тем ниже их цена. История принципиально неэкономична, она разрушает любой рас-чет на получение предельной прибыли при минимуме трат. Мо-лодые российские чиновники, охваченные решимостью эффективно реформировать об-разование и науку в стране, не ведают, что творят, не подозревают, какой урон их ожи-дает.
Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы.
Что такое смысл? Распоряжается ли он нами или мы управляем им? Какова та логика, которая отличает его от значений? Как он воплощает себя в социокультурной практике? Чем вызывается его историческая изменчивость? Конечен он либо неисчерпаем? Что делает его то верой, то знанием? Может ли он стать Злом? Почему он способен перерождаться в нонсенс? Вот те вопросы, на которые пытается ответить новая книга известного филолога, философа, культуролога И.П. Смирнова, автора книг «Бытие и творчество», «Психодиахронологика», «Роман тайн “Доктор Живаго”», «Социософия революции» и многих других.
Исследование известного литературоведа Игоря П. Смирнова посвящено тайнописи в романе Б. Пастернака «Доктор Живаго» Автор стремится выявить зашифрованный в нем опыт жизни поэта в культуре, взятой во многих измерениях — таких, как история, философия, религия, литература и искусство, наука, пытается заглянуть в смысловые глубины этого значительного и до сих пор неудовлетворительно прочитанного произведения.
В книге профессора И. П. Смирнова собраны в основном новые работы, посвященные художественной культуре XX века. В круг его исследовательских интересов в этом издании вошли теория и метатеория литературы; развитие авангарда вплоть до 1940–1950-х гг.; смысловой строй больших интертекстуальных романов – «Дара» В. Набокова и «Доктора Живаго» Б. Пастернака; превращения, которые претерпевает в лирике И. Бродского топика поэтического безумия; философия кино и самопонимание фильма относительно киногенной действительности.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Что такое событие?» — этот вопрос не так прост, каким кажется. Событие есть то, что «случается», что нельзя спланировать, предсказать, заранее оценить; то, что не укладывается в голову, застает врасплох, сколько ни готовься к нему. Событие является своего рода революцией, разрывающей историю, будь то история страны, история частной жизни или же история смысла. Событие не есть «что-то» определенное, оно не укладывается в категории времени, места, возможности, и тем важнее понять, что же это такое. Тема «события» становится одной из центральных тем в континентальной философии XX–XXI века, века, столь богатого событиями. Книга «Авантюра времени» одного из ведущих современных французских философов-феноменологов Клода Романо — своеобразное введение в его философию, которую сам автор называет «феноменологией события».
В книге, название которой заимствовано у Аристотеля, представлен оригинальный анализ фигуры животного в философской традиции. Животность и феномены, к ней приравненные или с ней соприкасающиеся (такие, например, как бедность или безумие), служат в нашей культуре своего рода двойником или негативной моделью, сравнивая себя с которой человек определяет свою природу и сущность. Перед нами опыт не столько даже философской зоологии, сколько философской антропологии, отличающейся от классических антропологических и по умолчанию антропоцентричных учений тем, что обращается не к центру, в который помещает себя человек, уверенный в собственной исключительности, но к периферии и границам человеческого.
Опубликовано в журнале: «Звезда» 2017, №11 Михаил Эпштейн Эти размышления не претендуют на какую-либо научную строгость. Они субъективны, как и сама мораль, которая есть область не только личного долженствования, но и возмущенной совести. Эти заметки и продиктованы вопрошанием и недоумением по поводу таких казусов, когда морально ясные критерии добра и зла оказываются размытыми или даже перевернутыми.
Книга содержит три тома: «I — Материализм и диалектический метод», «II — Исторический материализм» и «III — Теория познания».Даёт неплохой базовый курс марксистской философии. Особенно интересена тем, что написана для иностранного, т. е. живущего в капиталистическом обществе читателя — тем самым является незаменимым на сегодняшний день пособием и для российского читателя.Источник книги находится по адресу https://priboy.online/dists/58b3315d4df2bf2eab5030f3Книга ёфицирована. О найденных ошибках, опечатках и прочие замечания сообщайте на [email protected].
Эстетика в кризисе. И потому особо нуждается в самопознании. В чем специфика эстетики как науки? В чем причина ее современного кризиса? Какова его предыстория? И какой возможен выход из него? На эти вопросы и пытается ответить данная работа доктора философских наук, профессора И.В.Малышева, ориентированная на специалистов: эстетиков, философов, культурологов.
Монография посвящена исследованию становления онтологической парадигмы трансгрессии в истории европейской и русской философии. Основное внимание в книге сосредоточено на учениях Г. В. Ф. Гегеля и Ф. Ницше как на основных источниках формирования нового типа философского мышления.Монография адресована философам, аспирантам, студентам и всем интересующимся проблемами современной онтологии.