Философские трактаты - [126]
XVII. (39) Мне же все это представляется следующим образом. Древние философы выдвинули два мнения: одно, по которому все таким образом происходит от судьбы, что эта судьба несет силу необходимости, — этого мнения придерживались Демокрит, Гераклит, Эмпедокл, Аристотель. Другое мнение разделялось философами, считавшими, что самопроизвольные движения души не обусловлены никакой судьбою. А Хрисипп, словно почетный примиритель, предпочел занять позицию посредине, но склонялся все же более к тем, которые хотели избавить душевные движения от [цепей] необходимости. Да запутавшись в своих словах, он попал в трудное положение и невольно оказал поддержку сторонникам фатальной необходимости. (40) Как это получается, можно увидеть, если угодно, на примере с «одобрениями» («assensiones»), о которых я говорил в первой речи. Те древние [философы], которым казалось, что все происходит в силу судьбы, утверждали, что и одобрения складываются силой необходимости. Другие же философы, несогласные с первыми, освобождали одобрения от власти судьбы и утверждали, что если подчинить наши одобрения судьбе, то это значит подчинить их необходимости. Эти рассуждали следующим образом: «Если все происходит от судьбы, то, значит, все происходит по предшествующей причине; а если и желания наши [происходят по предшествующей причине], то также и то, что является следствием [наших] желаний, значит, также и наши одобрения. Но если причина [наших] желаний не заключается в нас самих, то и сами желания не в нашей власти. А если так, то не от нас зависит и то, что совершается вследствие [наших] желаний. Стало быть, ни наши одобрения, ни наши действия не в нашей власти. И выходит, что никак не заслуживаем мы ни похвалы, ни порицания, ни почести, ни наказания». Но так как это неправильно, то, считают эти философы, правдоподобнее заключить, что не все, что происходит, происходит в силу судьбы.
XVIII. (41) Хрисипп же, который и необходимость не признавал, и вместе с тем учил, что ничто не происходит без предшествующих причин, предложил различать два рода причин с тем, чтобы и признания необходимости избежать, и судьбу сохранить. Среди причин, говорит он, есть абсолютные и изначальные и есть вспомогательные и ближайшие. Поэтому, когда мы говорим, что все совершается судьбою через посредство предшествующих причин, то мы имеем в виду не абсолютные и изначальные причины, но причины вспомогательные и ближайшие. Итак, против того вывода, которым я только что заключил, он возражает следующим образом: если все совершается от судьбы, то из этого следует, что все совершается по предшествующим причинам, однако не изначальным и абсолютным, а вспомогательным и ближайшим. И если эти причины сами не в нашей власти, то из этого не следует, что и наши желания также не в нашей власти. А последнее было бы неизбежным, если бы мы признали, что все происходит по причинам абсолютным и изначальным, ибо, когда эти-то причины не в нашей власти, то и желания наши тоже были бы не в нашей власти. (42) Поэтому упомянутое выше заключение имеет силу против тех, кто вводит судьбу таким образом, что присоединяет к ней необходимость, но оно не имеет никакой силы против тех, кто предшествующие причины не считает ни абсолютными, ни изначальными. Еще легче, считает он, можно объяснить, как понимать сказанное, что одобрения происходят по предшествующим причинам. Ибо хотя одобрение не может возникнуть, не будучи вызвано впечатлением (visum), однако, поскольку это впечатление имеет ближайшую причину, а не изначальную, то, по Хрисиппу, как я уже сказал ранее, получается не то, что одобрение может возникнуть без всякого внешнего воздействия (так как необходимо ведь, чтобы оно было вызвано впечатлением), но нечто подобное тому, что происходит с вращающимся цилиндром или хрисипповым волчком: они могут начать двигаться, только получив толчок. Но когда это произошло, то, считает Хрисипп, и цилиндр вращается, и волчок крутится по собственной своей природе, что играет главную роль.
XIX. (43) Тот, кто запустил волчок, говорит Хрисипп, только привел его в движение, но не придал ему вращение. Так и объект, который мы чувственно воспринимаем, как бы оставляет в нашей душе отпечаток, знак своего образа, но одобрение будет в нашей власти. С одобрением происходит подобное тому, что сказано о волчке: оно получает толчок извне, а все остальное производится своей собственной силой и природой. Так что, если что-нибудь происходило бы без предшествующей причины, было бы то ложно, что все происходит в силу судьбы; если же правдоподобно, что всему, что бы ни происходило, предшествует причина, то как можно избежать признания, что все происходит в силу судьбы? Надо только помнить, что между причинами есть различие и несходство.
(44) При таком объяснении Хрисиппа получается, что если бы те, кто отрицают, что наши одобрения происходят от судьбы, вместе с тем признавали, что одобрения производятся не без предшествующего впечатления, то они рассуждали бы иначе, чем он. Но если они согласны, что впечатления предшествуют, и, однако, не признают, что наши одобрения происходят от судьбы, так как указанная ближайшая и непосредственная причина не вызывает одобрения, то они, пожалуй, говорят то же, [что и Хрисипп]. Ведь и Хрисипп, соглашаясь с тем, что ближайшая и непосредственная причина одобрения заключается во впечатлении, но что не эта причина необходима для возникновения одобрения, не признает, что если все происходит в силу судьбы, то все совершается по предшествующим и необходимым причинам. Так же и те, которые не согласны с этим, но признавая, что не может быть одобрений без предшествующих впечатлений, сказали бы, что если бы все совершалось такого рода судьбой, в силу которой ничего не происходило бы без предшествующей причины, то следовало бы признать, что все происходит в силу судьбы. Из сказанного легко понять, что поскольку обе стороны, изложив свои мнения, пришли к одному и тому же выводу, то, значит, расходились они на словах, а не на деле. (45) Вообще же, если иметь в виду то различие, что о некоторых событиях можно справедливо сказать, что предшествующие [им] причины таковы, что не в нашей власти, чтобы не произошло то́, чему были эти причины, а о некоторых событиях, тоже вызванных предшествующими причинами, можно сказать, что в нашей власти, чтобы это произошло по-иному, то такое различие признают обе стороны. Но одни считают, что когда событиям предшествуют причины такого рода, что не в нашей власти, чтобы эти события произошли иначе, то эти события производятся судьбой; а которые в нашей власти, к тем судьба непричастна… [Лакуна]
Дилогия «О старости» и «О дружбе» и три книги «Об обязанностях» Цицерона – развернутая программа создания мудрого государства, сопоставимая с «Государством» Платона. Цицерон всегда был реалистичен в своих рассуждениях, при этом приводил множество примеров, трогающих душу каждого римлянина. Умение переходить от философских обобщений к историческим урокам, доброжелательный тон, остроумие и драматизм, опыт решения конфликтов и анализ сложных ситуаций делают наследие Цицерона востребованным и в наши дни.
Марк Туллий Цицерон – блестящий оратор и политик, современник Гая Юлия Цезаря, заставший крах республиканских институтов Рима. Философия и риторика в его понимании были неразрывно связаны – философия объясняла, почему гражданин должен быть добродетельным, а риторика показывала, что даже один гражданин может стать убедительным для всех сограждан. В новую книгу серии «Популярная философия с иллюстрациями» вошли отрывки из риторических трудов Цицерона, показывающие, какими качествами должен обладать оратор, а также фрагменты из политических сочинений, в которых раскрывается природа государства и законов.
В этот сборник вошло большинство из чисто философских (без примеси политики) трактатов Цицерона, тексты которых, по счастью для нас, сохранились целиком или с совсем небольшими пропусками. Написанные в традиционной для Античности форме диалогов или собраний писем (условным «адресатом» которых в данном случае является сын Цицерона Марк), они в полной мере выражают несгибаемые, почти пуританские морально-этические принципы автора — первого в плеяде великих гениев римской стоической традиции, продолжившей и во многом изменившей стоицизм греческий.
Марк Туллий Цицерон (106—43 гг. до н. э.) был выдающимся политическим деятелем, философом и теоретиком ораторского искусства, но прежде всего он был оратором, чьи знаменитые речи являются вершиной римской художественной прозы. Кроме речей, в настоящий том «Библиотеки античной литературы» входят три трактата Цицерона, облеченные в форму непринужденных диалогов и по мастерству не уступающие его речам.
«Тускуланские беседы» – философский труд древнеримского оратора и философа Марка Туллия Цицерона об этике. Трактат посвящен Марку Бруту и включает пять книг, написанных в форме воображаемых диалогов между учителем и учеником. Благодаря ораторскому дару выходец из простой семьи Марк Туллий Цицерон стал знаменитым философом, политическим деятелем и играл ключевую роль в политической жизни Рима. После себя он оставил большое литературное наследие. «Тускуланские беседы» считаются одним «из самых прекрасных и влиятельных» произведений.
Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.
В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.
В Тибетской книге мертвых описана типичная посмертная участь неподготовленного человека, каких среди нас – большинство. Ее цель – помочь нам, объяснить, каким именно образом наши поступки и психические состояния влияют на наше посмертье. Но ценность Тибетской книги мертвых заключается не только в подготовке к смерти. Нет никакой необходимости умирать, чтобы воспользоваться ее советами. Они настолько психологичны и применимы в нашей теперешней жизни, что ими можно и нужно руководствоваться прямо сейчас, не дожидаясь последнего часа.
На основе анализа уникальных средневековых источников известный российский востоковед Александр Игнатенко прослеживает влияние категории Зеркало на становление исламской спекулятивной мысли – философии, теологии, теоретического мистицизма, этики. Эта категория, начавшая формироваться в Коране и хадисах (исламском Предании) и находившаяся в постоянной динамике, стала системообразующей для ислама – определявшей не только то или иное решение конкретных философских и теологических проблем, но и общее направление и конечные результаты эволюции спекулятивной мысли в культуре, в которой действовало табу на изображение живых одухотворенных существ.
Книга посвящена жизни и творчеству М. В. Ломоносова (1711—1765), выдающегося русского ученого, естествоиспытателя, основоположника физической химии, философа, историка, поэта. Основное внимание автор уделяет философским взглядам ученого, его материалистической «корпускулярной философии».Для широкого круга читателей.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.