Философские и эстетические основы поэтики Дж. Д. Сэлинджера - [29]

Имя Гамильтона упоминается в повести всего один раз. Но поскольку этот эпизод играет в «Хэпворте 16, 1924» и во всем цикле о Глассах особую роль (так как воспитание и жизнь Гамильтона служат Сэлинджеру эталоном воспитания человека вообще), напомним вкратце биографию ученого, указав попутно, что и те три издания, которые семилетний Симор просит прислать ему в летний лагерь, существуют в действительности и фигурируют в списке литературы о Гамильтоне, помещенном в конце статьи о нем в английском «Словаре национальной биографии».

Вильям Роуэн Гамильтон родился в Дублине в шотландско-ирландской семье. В возрасте трех лет он был отдан отцом на воспитание дяде, приходскому священнику Джеймсу Гамильтону, чрезвычайно образованному человеку. Результаты воспитания не замедлили сказаться, ибо Джеймс был «идеологическим центром семьи Гамильтонов».[118] Уже четырех лет от роду маленький Вильям свободно читал всю художественную литературу на английском языке, прекрасно знал тексты библии и великолепно усвоил географию. В пять лет он любил декламировать стихи Драйдена, Мильтона, Гомера, к семи годам изучил латынь, греческий и древнееврейский языки, причем знал латынь настолько хорошо, что мог выражать с ее помощью в импровизированных речах свои чувства и впечатления. В восемь лет Вильям Гамильтон уже знал четыре европейских языка, а в двенадцать был знаком с санскритом, хинди, сирийским, персидским, арабским и малайским языками. Выбор языков был вызван желанием отца Гамильтона видеть сына служащим Ост-Индской компании. Десятилетний Вильям состязался в счете с американским вундеркиндом Зерахом Колберном, которого называли «считающим мальчиком», и вышел из этой «дуэли» победителем. Незаурядный математический талант обнаружился у Гамильтона в двенадцать лет, когда, читая один из трудов Ньютона, он нашел в нем какую-то неточность. До конца жизни Гамильтон писал стихи, дружил и переписывался с Вордсвортом, Соути и Кольриджем. К 1835 г. относится его увлечение философией Беркли и Канта, в результате чего он стал рассматривать алгебру в кантианском духе. Вообще же он был консерватором и чрезвычайно религиозным человеком. Все биографы Гамильтона отмечают, что физически он развивался нормально, не оставался в стороне от спорта и различных физических упражнений.

Детство Гамильтона и спроецировано Сэлинджером в «Хэпворте 16, 1924» на образ маленького Симора Гласса. Не стоит удивляться поэтому, что список книг, которые семилетний мальчик просит мать взять в библиотеке и прислать ему в летний лагерь, содержит полное собрание сочинений Толстого, несколько религиозных трактатов и книг по истории, романы Диккенса, Теккерея, Остин, Беньяна, сестер Бронте, Гюго, Бальзака, Мопассана, Франса, Пруста, книги китайских философов, библию, труды Монтеня, медицинские справочники и т. д. и т. п. Так вымышленный герой повести (написанной методом «монтажа» и скомпонованной при помощи техники контрапункта) оказывается в тесной связи с реальным лицом, хотя к историческому жанру произведение не относится.

Повествование в «Хэпворте 16, 1924» открывается вступлением от «рассказчика» Бадди Гласса (младшего брата Симора), который ко времени «написания повести», т. е. в 1965 г., уже не преподает в колледже литературу, а стал писателем. Он-то и предлагает вниманию читателей письмо Симора сорокалетней давности, которое сам впервые прочел четыре часа назад (и которое составляет, собственно, повесть). Письмо было адресовано родителям, и семилетний мальчик не только заявляет в нем, что прекрасно помнит все обстоятельства и детали своего предыдущего существования, но и пишет, что «в настоящем воплощении» ему отпущен недолгий срок жизни, предсказывает свою смерть спустя двадцать четыре года. Он сообщает также, что Бадди станет писателем и напишет историю жизни семейства Глассов.

Итак, семилетний Симор «помнит» прошлое и «предвидит» будущее. Означает ли это, однако, что Сэлинджер выступает тут как правоверный индуист? Верит ли писатель в «вечное возвращение жизни» или принимает его лишь как некую данность, необходимую для создания практической теории воспитания, применимой в современных условиях? Кстати, индуизм вовсе не предполагает, что индивид, прошедший якобы через серию повторных рождений и смертей, помнит свои воплощения. Ганди, например, писал о доброте природы, которая состоит в том, что мы не помним о своих прежних существованиях, хотя и считал, что если смерть не становится прелюдией к новому рождению, то жизнь человеческая — не более, чем жестокая насмешка. Поэтому рассуждения Симора о прошлых воплощениях вряд ли следует понимать буквально, т. е. как проповедь или популяризацию учения о «вечном возвращении жизни». Помещая героя на границу реального и ирреального, Сэлинджер пытается скорее всего и мистику поставить на службу реальности — трудная задача, тем более, что писатель стремится как можно четче сформулировать программу воспитания личности, воспитания человечности и доброты, показать кратчайший путь, ведущий в царство знания. А тут мистика — плохая подмога. Словом, построения индуизма, которые мы находим в «Хэпворте 16, 1924», призваны лишь показать, что в формировании личности участвует опыт предшествующих поколений и что сама эта личность становится звеном цепи, ведущей в будущее. Оттого-то и важно, как и благодаря чему формируется личность. Впрочем, «Хэпворт 16, 1924» — вовсе не трактат о том, как следует воспитывать детей. Ведь теоретизирование на этот счет не мешает писателю попутно рисовать (подчас пером сатирика) колоритные фигуры вполне реалистического плана.