Философская теология: дизайнерские фасеты - [4]
То, что я узнал из вступительной статьи составителей руководства, сводилось к следующему. Философская теология рассматривается (как нечто само собой разумеющееся) в качестве одной из частей более общей дисциплины — философии религии. Далее, принимается широко распространенный взгляд, согласно которому ее возрождение (в рамках возрождения философии религии в целом) можно соотнести с изданием составившей веху антологии А. Макинтайра и Э. Флю «Новые эссе по философской теологии» (1955). Само же возрождение философии религии в целом и философской теологии в частности, которое осуществилось в середине XX в., связывается с тремя факторами (здесь составители «Оксфордского руководства» ссылаются на Н. Уолтерсторфа): кризис логического эмпиризма, разочарование в попытках эпистемологического фундаментализма ограничить возможности человеческого познания и расцвет метаэпистемологии, выразившийся в отвержении самого эпистемологического фундаментализма[18]. Два десятилетия назад в философии религии (которая включает в себя, не забудем, и философскую теологию) обозначился, однако, новый поворот, суть которого состояла в том, что постепенно интерес от философского анализа общетеистических верований и «притязаний»[19] начал смещаться в сторону Божественных атрибутов, основных христианских догматов (о Троице, Боговоплощении, Искуплении) и к проблеме соотношения Открове ния и богодуховенности. Свою задачу Флинт и Рей как составители руководства и видят в подробном развитии только что обозначенных тем. При этом они координируют свой проект с некоторыми другими, например с недавно вышедшим «Оксфордским руководством по философии религии» (2005), составленным Ульямом Уэйнрайтом (также монументальный компендиум в 560 страниц)[20], где, например, проблеме зла и теодицеи уделено очень скромное внимание, в то время как в их издании (с целью восполнения) — целых три главы. Указание на этот текст помогает понять, как представляется, и ту особенность содержания издания Флинта и Рея, которую они не посчитали нужным (по моему мнению, необоснованно) объяснить. Я имею в виду отмеченное выше игнорирование такого базового традиционного предмета философии в связи с теологией, как аргументы в пользу существования Бога. Им посвящены две солидные главы в руководстве по философии религии, а потому, при указанном «самоочевидном» допущении, будто философская теология составляет конкретизацию философии религии, в книге 2009 года их, вероятно, и сочли уместным опустить.
Но это — не единственное в руководстве из того, что нуждается в домысливании. Другое — отмеченное уже включение нехристианских традиций в рамки философской теологии. Само по себе оно есть несомненная находка. Но в издании нет никакого комментария по поводу этого нововведения (прежде всего, по поводу того общего рода философской теологии, к которому региональные версии должны относиться как виды). Нет и объяснения принципов селекции, почему, например, конфуцианство, теистические (а потому и теологические) черты которого, по меньшей мере, проблематичны, сюда включено, а индийская философско-теистическая традиция ишваравады («учение о Боге»), которая снабжает нас и аргументами в пользу существования Бога, и обсуждением Божественных атрибутов, и даже различными версиями теодицеи, полностью опущена.
Однако в том же, 2009 году вышло еще одно весьма солидное издание. Имею в виду «Блэкуэлловское пособие по естественной теологии» У. Крейга и Дж. Морленда, которое посвящено исключительно современным версиям этих аргументов (в их контексте рассматривается также проблема зла и теодицеи) — как классических, так и достаточно раритетных[21]. Но Крейг и Морленд не выразили какой-либо потребности объяснить, почему «пособие по естественной теологии» может благополучно избавиться от рассмотрения Божественных атрибутов (в противоречии со всей исторической традицией), не говоря уже о целесообразности включения проблемы зла в доказательства бытия Бога.
Это обыкновение считать далеко не самые прозрачные моменты в качестве самоочевидных объясняет также, почему при рассмотрении философской теологии не произносится ни слова о ее соотношении с естественной теологией и, соответственно, при изложении естественной теологии не выражается предположение о том, что философская теология также существует. Поэтому мое исходное предположение о том, что современная карта «наук о религии и наук о духе» нуждается в некотором пересмотре, представляется оправданным. Начну с самой большой из «самоочевидных» идентификаций в нашей области знания, на которую я уже намекал и которая представляется наиболее проблематичной.
Убежденность в том, что именно философская дисциплина под названием философия религии должна разрабатывать, анализировать, верифицировать теистические «притязания»[22] (равно как и контраргументы против них) относительно существования Бога (включая и основные, и дополнительные аргументы), Божественных атрибутов (простота, вневременность, неизменность, всемогущество, всеведение, благость, необходимость, бестелесность, вездесущесть и пр.), их соотношение с некоторыми основоположными атрибутами человека (прежде всего со способностью к свободе выбора) и с состоянием дел в мире (прежде всего с существованием зла), а также возможности будущей жизни и чудес, наряду с совместимостью всех их с «притязаниями» науки, — эта убежденность демонстрируется в бесчисленных монографиях, сборниках статей, антологиях и энциклопедических статьях. Однако в 99 случаях из 100 данная убежденность не обеспечивается какой-либо аргументацией, подобно тому, как нет основания доказывать, что брат — существо мужского пола, а море — большой водный бассейн. В исключительных случаях мне доводилось встречаться только с такими доводами, как то, что вышеперечисленный набор предметов для философии религии оправдан вследствие того, что он принят в англо-американской традиции, которая отличается в этом отношении от европейско-континентальной, что любая публикация, заслуживающая статуса философско-религиозной, должна прежде всего быть посвящена критической оценке «теистических притязаний» (тогда как та, в которой она отсутствует, этого титула никак не заслуживает) и что занятия религией за границами исследований этих «притязаний» суть различительный признак религиоведения, а не философии. Но все эти соображения вряд ли устоят перед критикой.
