Философская мысль Китая. От Конфуция до Мао Цзэдуна - [98]

Как ученый Гу Яньу не ограничивал себя узкой сферой исследований, он собирал и сопоставлял информацию, накопленную во время многочисленных путешествий и прочтения книг на всевозможные темы. Тем самым он внес существенные коррективы в зауженный классический процесс научных исследований своего времени. Его величайшим вкладом можно назвать исследования в области фонетики, в которой он продолжил и обогатил труд своих предшественников; он популяризировал использование фонетики в качестве инструмента филологических и исторических исследований. К тому же он получил признание в качестве географа с историческим уклоном, а также коллекционера и исследователя древних надписей на камне и бронзе.

Как философ он энергично травил неоконфуцианство Лу Сяншаня и Ван Янмина, в которых однозначно видел должников дзен-буддизма, позаимствовавших у этого вероучения основные догмы. Он заметил, что большинство его современников, погрузившихся в исследования неоконфуцианства, практически не обращали внимания на проявления зла, разлагавшие правительство династии Мин и угнетавшие народ. Им к тому же было нечего противопоставить вторжению маньчжурских орд. Хуже всего, с его точки зрения, было то, что многие из них с большой охотой предложили свою преданность и услуги навязанному иноземному режиму. Он писал:

«Увы, ученые прошлого века и еще раньше постоянно говорили о «разуме» и «человеческом естестве», но при этом настолько путались, что не могли толком их объяснить. Конфуций редко говорил о «судьбе» или «благодеянии», а его воспитанник по имени Цзы-гун никогда не слышал, чтобы учитель говорил о «человеческом естестве» или «Пути Небес»… Ученые сегодня стали совсем другими, не такими, как раньше. Они… подолгу рассуждают о «разуме» и «человеческом естестве», но пренебрегают методом Конфуция по «изучению как можно большего объема предметов и запоминанию освоенного» ради поиска «общего принципа, их объединяющего». Позабыв о том, что вся страна погружена в горе и нищету, они ни словом не упоминают о бедствиях своего народа, зато проводят все свое время в разглагольствованиях о «возвышенном», «ничтожном», «сущем» и «общем».

Должно быть, дальше говорят о том, что их учения превосходят теории Конфуция, а их учеников ценят достойнее Цзы-гуна… что касается этого, то мне и знать не хочется.

По всему тексту трактата «Мэн-цзы» неоднократно заходит речь о «разуме» и «человеческом естестве», а вопросы, которые задают… [его ученики], и ответы, которые дает Мэн-цзы, обычно касаются практических проблем человеческого поведения. Таким образом, Конфуций редко говорил о «человеческом естестве», «судьбе» или «Небесах», зато нынешние ученые обсуждают их постоянно. Конфуций и Мэн-цзы постоянно обсуждали практические вопросы поведения, а современные ученые касаются их редко…

По моему скромному разумению, Путь совершенномудрого [по словам Конфуция] следует «широко отображать в ученье» и «в личном поведении ощущать нравственные обязательства». «Ученье» имеет отношение ко всему в широчайшем диапазоне от личного поведения до государственных дел. «Ощущение нравственного обязательства» должно сопровождать все виды отношений – отношений сына, подданного, брата и друга – и все проблемы общественного взаимодействия. Ощущение нравственного обязательства представляется чрезвычайно важным моментом. Каждый человек должен [как учил Конфуций] чувствовать себя уютно, «нарядившись в потрепанную одежду и потребляя скверную пищу». Но сгорать от стыда должен тот, кто ничего не сделал для облегчения нищеты простого народа».

Гу Яньу ругал философию Лу Сяншаня и Ван Янмина за благодушие и подобострастие многих его современников к монархической власти. Все-таки один среди них (кем восхитился Гу Яньу несмотря на то, что он числился общепризнанным последователем Ван Янмина) посмел выражать представления настолько либеральные, что два с лишним столетия спустя его превознесли до небес как революционера глубокой старины.

Этот ученый по имени Хуан Цзунси (1610–1695) приходился сыном чиновнику, служившему при династии Мин, который осмелился бросить вызов продажной клике евнухов, державшей двор под своим контролем. За это отца Хуан Цзунси казнили, когда его сыну исполнилось всего лишь 16 лет. Два года спустя Хуан Цзунси отправился в столицу и собственноручно поквитался с теми, кого счел повинными в гибели своего отца. Юношеские впечатления, несомненно, сыграли свою роль в появлении у будущего великого философа презрения к монархическим атрибутам в том виде, какими они существовали в его собственные дни. Тем не менее после вторжения маньчжуров на территорию Китая он возглавил войска и занимал должность при дворе во время тщетных попыток спасения династии Мин. Как только учредили маньчжурскую династию, он занялся исследованиями, написанием трудов и преподаванием, отказываясь от всех предложений занять официальный пост.

Книга, которую Хуан Цзунси написал в 1662 году, содержит очерк под названием «О монархии». В древности, утверждал он, правителями становились исключительные по своим талантам мужчины, готовые пожертвовать своим собственным благополучием и трудиться ради общественного блага. Такими он видел совершенномудрых правителей древности. Но потом правители переродились. Хуан Цзунси описал их следующим образом: