Философия войны - [8]

Конец Советского блока, крах и распад СССР означают в геополитических терминах победу Моря над Сушей, талассократии над теллурократией. Запада над Востоком. Снова, как и в случае с парой Труд—Капитал, мы видим в истории XX века телеологическое вычленение двух важнейших, ранее не до конца проявленных геополитических субъектов, — только на сей раз это Море и Суша, — их планетарную дуэль и финальную победу Моря, Запада.

Если сравнить сюжет экономической редукции с моделью геополитического объяснения истории, сразу же в глаза бросается отчетливый параллелизм, который прослеживается на всех этапах. Такое впечатление, что одна и та же траектория повторяется на различных, параллельных уровнях, не связанных между собой прямо. Напрашивается следующее отождествление:

Судьба Труда = судьба Суши, Востока.

Судьба Капитала = судьба Моря, Запада.

Труд фиксирован, Капитал ликвиден. Труд — созидание ценностей, восхождение (этимологически «вое-ток»), Капитал — эксплуатация, отчуждение, грехопадение вещей (этимологически «за-пад»). Морская цивилизация — цивилизация либерализма. Сухопутная цивилизация — цивилизация социализма. Евразия, Суша, Восток, Труд, социализм — синонимический ряд. Атлантизм, Море, Запад, Капитал, либерализм, рынок — тоже синонимический ряд.

Сопоставление политэкономии и геополитики дает на редкость стройную концептуальную картину.

«Конец истории» в геополитических терминах означает «конец Суши», «конец Востока». Не напоминает ли это библейскую символику Всемирного потопа?

Война народов

Еще одной моделью интерпретации истории являются разнообразные этнические теории, которые рассматривают в качестве основных субъектов истории народы, иногда расы, иногда какой-то один народ, противопоставленный всем остальным. В этой сфере существует неисчислимое многообразие версий. Одним из самых ярких теоретиков этнического подхода был немецкий деятель просвещения Гердер, идеи которого были развиты немецкими романтиками, отчасти позаимствованы Гегелем и, наконец, взяты на вооружение представителями немецкой консервативной революции, особенно выдающимся мыслителем, юристом и философом Карлом Шмиттом.

Расовый подход был в общих чертах изложен в трудах графа Гобино, а затем подхвачен немецкими национал-социалистами. Идеи же рассмотрения истории через призму одного этноса ярче всего представлены в иудаистических, сионистских кругах, на основе специфики еврейской религии. Кроме того, в период подъема национальных чувств в любом народе всегда можно встретить тенденции, близкие идее национальной исключительности. Разница в том, что практически нигде эти теории не получают столь выраженного религиозного содержания, не являются столь устойчивыми и развитыми, не имеют такой длительной исторической традиции, как у евреев.

Существует несколько необычных, но крайне убедительных этнических теорий, не попадающих ни в одну из вышеперечисленных категорий. Такова, к примеру, «теория пассионарности и этногенеза» гениального русского ученого Льва Гумилева. Она также рассматривает всемирную историю как результат взаимодействия этносов, понятых как органичные живые существа, проходящие различные периоды жизни — от младенчества до старости и умирания. Несмотря на то, что эта теория в высшей степени интересна и открывает многие загадочные закономерности цивилизации, она не обладает той степенью телеологического редукционизма, которая нас интересует. Воззрения Гумилева не претендуют на последнее обобщение. Более того, эсхатологические взгляды (откровенные или замаскированные) Гумилев был склонен рассматривать как выражение «упаднической» стадии развития этноса, как химеры, возникающие в среде разлагающихся, утративших пассио-нарность, приближающихся к порогу смерти культур и народов. Соответственно, для него сама постановка вопроса относительно интерпретации «конца истории» являлась бы выражением глубокого декаданса. По этой причине придется оставить Гумилева в стороне.

На примере Гумилева можно выделить первый критерий, на основании которого следует разделить все теории этноса как субъекта истории на две части. Одни теории имеют телеологическое, эсхатологическое измерение, а другие нет. Что мы имеем в виду?

Существуют такие концепции этнической истории, которые видят в судьбе того или иного народа (варианты: нескольких народов или рас) отражение смысла всего исторического процесса. Следовательно, конечный триумф, возрождение или, наоборот, поражение, унижение, исчезновение нации рассматриваются как результат всемирной истории, конечное выражение ее тайного смысла. Это — этнические теории эсхатологической ориентации, они нас интересуют более всего. Иные же, даже самые экстравагантные, но не обладающие телеологическим измерением, ничего не добавляют к пониманию исследуемой нами проблемы. Так, к примеру, русский, американский, еврейский, курдский, английский национализм, немецкий расизм явно тяготеют к эсхатологической постановке вопроса. Национализм же польский, венгерский, арабский, сербский, итальянский или армянский — хотя он может быть не менее ярким, насыщенным и динамичным — явно телеологически пассивен. Первая группа считает, что приоритетным субъектом истории является данный народ, его перипетии составляют содержание всемирного исторического процесса, а конечное торжество и попрание враждебных народов положат конец истории. Вторая группа не имеет планов такого глобального масштаба и настаивает лишь на прагматическом и не столь претенциозном утверждении национальной особенности, культуры и государственности перед лицом окружающих народов и культур. Здесь проходит важная разделительная черта. Исследование второй группы этнических доктрин никак не приближает нас к выявлению исторической парадигмы, так как изначально здесь берется слишком малый масштаб. Первая же группа, напротив, удовлетворяет нашим требованиям. Хотя и здесь следует отделять «глобализм пожелания» от «глобализма реального», т. к. для того, чтобы даже чисто теоретически рассматривать этническую интерпретацию эсхатологии, конкретному этносу необходимо обладать значительным историческим масштабом (во времени и в пространстве).