Философия психологии. Новая методология - [110]

Чтобы не впадать в гордыню «свободного выбора» и не делать досадных методологических ошибок, поместите точку обзора в себя, в свое действие (вы (оно) окажетесь центром) и задавайте вопросы относительно причин того, что вы сейчас читаете эту книгу. Этим вы сделаете явными огромные системы обычно не замечаемых нами отношений, которые определили тот простой факт, что вы держите эту книгу в своих руках. Если вы скажете, что вам просто интересно читать, – это не значит, что на этом «поиск закончен». Спросите себя: «Почему мне интересно?», а далее: почему имеет место быть то, что делает интересным… И если через пару минут вы почувствуете, что то, что вы сейчас читаете книгу, – фактический центр Вселенной, то вы все делаете правильно и в скором времени познаете смысл этого вашего действия. А кроме этого откровения узнаете еще и то, что вы сейчас читаете книгу не по вашему непосредственному выбору, а в результате взаимодействия всего в этой Вселенной.

Как же так получается, что все мы в обыденной жизни существуем и не знаем того, что это не мы выбрали сейчас, например, поесть, а это голод сделал за нас, а голод, в свою очередь, выбрала эволюция, а Ч. Дарвин начал ее излагать закономерностно и что тут без чувства голода также не обошлось, поскольку… Отвечая так и дальше, мы поймем, откуда, собственно, появился человек в этой системе, где все проистекает одно из другого; человек, который полагает, что все «проистекает» («диалектически»), а он – нет, что он-де «свободно выбирает».

Как без человека идет познание? Познающий субубъект имеет дело с вещью, которая видится им в причинно-следственной взаимосвязи, то есть он фактически начинает с вещи – некой материальной субстанции, например с солнца, а потом обращается к закономерности: солнце – действие (причем солнце не является символом этого действия, а является символом самого себя). Фактически речь идет о неких знаках и образах, но они не «вторичны» («плюс-ткань»), а напрямую обозначают видимое, являясь символами самих себя. Само солнце (не слово – «солнце»!), как его воспринимает субсубъект, является по сути в таком виде для этого субсубъекта «именем собственным». Что ж, с субсубъектом понятно, и мы переходим к знаковой системе человека, не углубляясь, впрочем, сейчас во все тонкости, чему посвящена другая наша работа.[155]

Со времен А.А. Потебни под словом понимается звук, внутренняя форма (образ, представление) и значение; это представление в свое время поддержал и Л.С. Выготский, но такой по сути описательный подход не может раскрыть эволюционной значимости языка. Поэтому позже Л.С. Выготский усложняет систему, вводя понятие «понятия», что позволило ему наконец методологически раз-отождествить образ слова и его значение, чего доселе не замечали. «Обобщение» – вот новый компонент, правомерно введенный Л.С. Выготским в психологию языка и мышления. Это несомненно раздвигает границы и представляет новые перспективы. Не случайно сам Лев Семенович после своего открытия семимильными шагами двигался по пути исследования развития процесса мышления – в онтогенезе. Но нас интересует здесь эволюционная значимость языка, грубо говоря, в филогенезе, а одного «обобщения» для этого явно недостаточно.

Рассматривая же отношение языка и познания, слово определяется не просто как знак или обобщение, оно представляется настоящим самостоятельным третьим, само слово оказывается для человека не просто пассивным обобщением, а «свернутой закономерностью». Что это такое? Мы смотрим на ручку и при ее описании прежде всего начинаем с ее функции, само название «ручка» семантически несет в себе прежде всего функциональный аспект: «ею можно писать на бумаге» и т. д., причем это касается не только взрослых, но и детей, фактически это свойство человеческого слова, оно имманентно принадлежит ему. Для нас нет ручки самой по себе, скорее есть действие само по себе, которое мы обозначаем некими вещами, но последние – символы этого действия, а не самих себя, как мы оговаривали это на уровне субсубъекта.

Еще более тонкий пример, правда не в этой связи, приводит М.Г. Ярошевский: «Некогда люди называли словом „чернила“ черного цвета жидкость для письма, впоследствии же без всякого насилия над мыслью стали говорить о красных, синих и другого цвета жидкостях, используемых в тех же целях. Из слова „чернила“ образ черного цвета исчез, – пишет далее М.Г. Ярошевский. – Остались звук (внешняя форма) и значение (понятие об обозначаемом предмете)».[156] Что ж, с ним нельзя не согласиться, «имя собственное» как таковое ушло из языка, можно сказать, что оно трансформировалось в «нарицательное», но нельзя и не заметить того, что в слове осталось не столько «значение», сколько «предназначение».

Теперь мы возвращаемся к гносеологической модели мира. В соответствии с ней слово находится на третьем уровне, уровне закономерностей, а собственно «ручка» и «чернила» на втором (мир вещей). Но первоначально слово должно было быть именно там, где и обозначаемое. Является ли это контекстуальным противоречием или противоречием вообще? Нет, напротив, но у нас «прибавление»: теперь речь должна идти об идеальном! Действительно, если слово – это не просто «имя собственное» вещи, а свернутая закономерность, то это уже новая вещь (идеальная, порожденная сознанием), поскольку, по определению, вещью является все в сущем, и не имеет значения происхождение вещи – материальное оно или идеальное (что вряд ли можно считать допущением, поскольку нет критериев, отделяющих идеальное от материального).