Философия права - [35]

Со свободой труда связано, в третьих, право обязываться известными действиями в отношении к другому. Здесь заключается источник личного договора. Каким ограничениям подвергается это право, мы увидим впоследствии; но признание его нераздельно связано с самим признанием свободной человеческой личности и неотъемлемо принадлежащего ей права располагать собой по собственному усмотрению. Это право не простирается, однако, на полное отчуждение своей личности. Человек не вправе продать себя в рабство или в крепостное состояние, ибо это было бы отрицанием того самого начала, во имя которого он действует. Он располагает собой как свободное лицо; оставаясь таковым, он может отчуждать те или другие частные действия, но никак не свою духовную сущность, признание которой составляет основание всякого права. Поэтому все действия, направленные к этому отрицанию, неправомерны; юридический закон не может их признать.

Здесь может возникнуть вопрос: имеет ли человек право посягать на собственную жизнь? Некоторые юристы, как Иеринг, отрицают это право на том основании, что человек принадлежит не себе, а обществу, а потому не имеет права лишать последнее полезного члена. Но этот довод построен на совершенно ложных посылках. Человек есть член общества как свободное лицо, а не как вьючное животное, составляющее собственность хозяина. С религиозно-нравственной точки зрения можно осуждать самоубийство на том основании, что жизнь дана человеку Богом, и потому он не вправе ею располагать, а должен нести бремя, налагаемое на него Провидением. Но такая точка зрения остается чисто нравственной; к юридической сфере она не приложима: общество не Божество и никоим образом не может быть Ему уподоблено. Оно располагает только внешними орудиями и способами действия, а именно в этом случае оно совершенно бессильно. Общественная власть не может помешать человеку наложить на себя руки. Она может наказывать только покушение, а не самое действие. Но наказание за покушение, совершённое в минуту отчаяния, притом когда человек нанёс вред одному себе, было бы ничем не оправданной жестокостью. Когда гражданин отчуждает свою свободу, закон может объявить такой акт недействительным, и всё остаётся по-прежнему. Но объявить недействительным покушение на самоубийство не имеет смысла. Тут остаётся только предоставить это дело Тому, Кто ведает и направляет сердца людей; юридическому закону не подобает в это вмешиваться.

Свобода лица выражается не только в праве располагать своими физическими действиями, но и в свободном выражении своих мыслей и чувств. Так как юридический закон касается одних внешних действий, то внутренние помыслы не подлежат его определениям. Здесь основное правило состоит в том, что эта область должна оставаться для него неприкосновенной.

Закон, вторгающийся в это святилище человеческой души, посягает на самые священные права человека, на духовную его сущность, составляющую основание всякого права и всякой нравственности.

Это относится в особенности к свободе совести. Отношения человека к Богу могут и должны определяться только внутренним стремлением души к Тому, Кто один видит сердца и направляет их по Своему изволению. Какими путями Бог призывает к себе человека, это ведомо Ему одному. Если человек, ищущий Бога, находит большее удовлетворение своих религиозных потребностей в одном вероисповедании, нежели в другом, то никто не вправе возбранить ему путь, на который указывает ему совесть. Она одна имеет здесь решающий голос. Различные церкви существуют именно в виду того, что духовные потребности человека разнообразны и могут удовлетворяться различными способами. Когда же гражданская власть вторгается в эту область, она преступает пределы своего права и становится притеснительной.

Между тем история наполнена именно притеснениями такого рода; в течение многих веков правительства воздвигали гонения на совесть. В этом случае нельзя даже сказать, что сознание свободы является плодом позднего развития. Пока христианская церковь была в угнетении, её учители красноречиво отстаивали права совести. Тысячи мучеников своей кровью запечатлели высокую истину, что Богу надобно повиноваться более, нежели человеку. Но как скоро церковь сделалась господствующей, она сама воздвигла гонения на еретиков. Средневековый католицизм в особенности довёл эту систему до ужасающих размеров. Запылали костры инквизиции; целые населения истреблялись огнём и мечом во имя религии мира и любви. Но именно эти чудовищные противоречия были одной из главных причин падения средневековой системы. Как скоро церковь, не довольствуясь проповедью, прибегает к принуждению, она отталкивает от себя все возвышенные души, которые притеснение совести считают преступлением против Бога и человечества. Светской мысли, в особенности философии XVIII века, принадлежит высокая честь борьбы за эти начала и проведения их в жизнь. Все новые европейские законодательства стали на эту почву, и это составляет величайший шаг на пути нравственного преуспевания человечества. Это также одно из величайших завоеваний нового времени. Стеснение свободы совести осталось только у запоздалых народов, недавно вышедших из крепостного состояния. У нас оно сохранилось в гонениях на раскольников, в воспрещении переходить из православной веры в другую, в притеснении униатов, в ограничении прав евреев. Всё это стоит в явном противоречии со статьями 44 и 45 Основных Законов Российской Империи, дозволяющими всем русским подданным свободное исповедание веры и отправление богослужения.