Философия оптимизма - [2]

Уже классическая наука и классическая философия дали очень глубокое и яркое обоснование гносеологического оптимизма. Гегелю принадлежат решающие теоретические аргументы против агностицизма, а наука XVIII–XIX вв. практически применяла гносеологические принципы, исключающие агностический пессимизм. К концу XIX в. существовала диалектическая философия науки, обобщавшая уже не только ее результаты, но и ее динамику, ее движение, ее преобразование. Но преобразование фундаментальных принципов науки было в классические времена лишь спорадическим, оно редко повторялось на глазах одного поколения, и выводы о бесконечном и ничем не ограниченном развитии науки могли быть сделаны только на очень высоком уровне абстракции.

Неклассическая наука развивается по-иному. В ней пересмотр фундаментальных принципов становится не только постоянным фоном, но условием и составной частью непрерывного прогресса представлений о мире и преобразования всей цивилизации на основе этих новых представлений.

В неклассической науке каждый крупный конкретных шаг фундаментальных исследований демонстрирует неограниченность научного прогресса, отсутствие границ познания. Их отсутствие перестало быть отдаленной от актуального содержания и темпа научного прогресса абстрактной проблемой. Бесконечность прогресса стала истинной бесконечностью в понимании Гегеля, отражающейся в каждом конечном звене. Она приобрела локальный смысл. Речь идет не о том, окончится ли через миллиарды лет научный прогресс, а о другом: существуют ли в науке принципиально неразрешимые или же окончательно разрешенные проблемы, связанные с ее современным развитием, с ее актуальными тенденциями, с ее локальными шагами, с локальными эпизодами. Здесь, может быть, уместна аналогия с локальной демонстрацией неограниченности и бесконечности мирового пространства. В свое время проблема бесконечности и конечности мира не допускала решения на основе локальных констатаций, относящихся к данной точке пространства. Однако Риман в 1854 г. заметил, что вопрос может быть решен в локальном разрезе: если окружающее нас пространство обладает положительной кривизной — оно конечно; если пространство обладает нулевой или отрицательной кривизной — оно бесконечно. Эта аналогия не претендует на что-либо большее, чем простое пояснение современной ситуации, когда стиль науки, постоянное и по существу непрерывное изменение ее идеалов делает презумпцию бесконечного прогресса и гносеологический оптимизм прямым выводом из самого развития науки и часто условием и стимулом такого развития. Неклассическая наука не создала и не открыла гносеологический оптимизм, но она сделала его явным и очевидным. Более того, неклассическая наука сделала гносеологический оптимизм компонентой научно-технического, экономического и социального оптимизма.

Остановимся на сравнительно частной и узкой форме гносеологического пессимизма, той форме, которую он получил в 1872 году в речи Дюбуа-Раймона о границах познания. В этой речи Дюбуа-Раймон выдвинул свое пресловутое заклятие: «Ignorabis!» — не знаем и, далее, «Ignorabimus!» — никогда не узнаем. Не узнаем природы вещей — rerum natura. Какова природа атома? Какова, спрашивает Дюбуа-Раймон, природа ощущения? И на эти вопросы следует ответ: не знаем и не узнаем.

Эта концепция вытекает из определенного представления о природе познания. Для Дюбуа-Раймона прогресс науки состоит в обнаружении механической основы явлений — положений, скоростей и ускорений тел, т. е. их поведения, и сил, которые в свою очередь сами определяются положениями и скоростями тел. Дело, таким образом, ограничивается двумя задачами, о которых Ньютон говорил в «Математических началах натуральной философии», — определением положения тел по силам и определением сил по положению тел. К этим задачам последующее развитие науки прибавило определение сил по скорости, силы оказались зависящими от движения тел. Такое определение приводит к механической картине мира, где нет ничего, кроме движущихся тел и их взаимодействий — сил. Но движения и взаимодействия частиц не могут объяснить, что такое частица.

Классическая наука и классическая философия (поскольку она обобщала динамику науки) выходили из этого пессимистического тупика. Уже в XIX в. смысл познания не сводили к обнаружению движений и взаимодействий тел как предельному объяснению rerum па-tura. Неклассическая наука пошла дальше. Она не только пересмотрела, ограничила и в общем случае отринула представление о познании как о сведении процессов природы к поведению простых элементов. Она приписала этим элементам бесконечно сложную природу. Частица обладает противоречивой корпускулярно-волновой природой. Эта исходная констатация квантовой механики — только начало последующего перехода к все более сложному представлению о мире. Для неклассической науки крайне характерны современные попытки составить элементарные частицы из частиц значительно большей массы или представить само бытие частиц как результат их взаимодействия. Какой бы ни была судьба конкретных гипотез, общая тенденция неклассической физики состоит в представлении о частице как о бесконечно сложном отображении бесконечно сложного мира.