Философия одиночества - [6]

12. Христианская надежда на Бога и на жизнь будущего века – это обязательно и надежда на человека, по крайней мере – ради него. Слово Божие воплотилось ради спасения каждого из нас, поэтому мы не вправе терять веру в людей. Христианская надежда была и остаётся незыблемой и безупречно чистой. Она отстаивает себя в хаосе противоречивых устремлений, в мире, где правит эгоизм, а для этого облекается в образы и символы. Если же эти образы и символы наполняются светским содержанием, то сама вера начинает страдать от домыслов, а христиане стремятся вернуть ей непримиримую чистоту.

И в наше время есть люди, ищущие ясности в одиночестве и молчании, – не потому, что они знают всё лучше других, а потому, что хотят взглянуть на жизнь в ином свете. Они бегут от шума и неразберихи, чтобы терпеливо слушать Святого Духа и собственную совесть. Их молитва и верность невидимо обновляют жизнь всей Церкви. Те, кто «остался в миру», ощутят это на себе: они смогут яснее видеть, острее и глубже воспринимать христианскую истину. Свой апостольский труд эти люди продолжат с новой серьёзностью и верой, отринув фальшивое усердие ради искренней, самоотверженной любви. Сегодня, когда мир, кажется, вот-вот станет одним чудовищным и нелепым домыслом, когда вирус лицемерия проник в каждую клетку общественного тела, безнравственно и противоестественно молчать и бездействовать. Открытый протест – вполне здоровый отклик на происходящее с миром, но будем помнить, что одиночество не терпит бунтарей. Весь бунт отшельника в его подвижнической духовной жизни. Он должен печься о внутреннем, личном и быть строгим прежде всего к самому себе. Иначе он превратит одиночество в развлечение и свяжет себя домыслом, куда худшим, чем тот, которым связали себя все остальные. Более того, он превратится в самого безрассудного и самонадеянного из лжецов, потому что начнет врать самому себе. Одиночество не терпит таких людей и очень скоро их отторгает. Благоволит же оно к тому, кто отверг фальшивые светские ценности, чтобы полагаться только на милость и присоединиться к тем милостивым, которые будут помилованы. Настоящий отшельник потому так хорошо знает пороки ближних, что сначала познал их в самом себе. Им движет не горечь или досада, а жалость ко всей вселенной, преданность человечеству. Он бежит в целительное молчание пустыни, в нищету и безвестность не для того, чтобы проповедовать другим, а для того, чтобы в себе залечить раны всего мира.

13. Весть о милости Божией к человеку должна быть проповедана. Слово истины должно быть возвещено. Отрицать это невозможно. И всё же немало людей начинают понимать, как бессмысленно пополнять и без того бурный поток речи, который повсюду, с раннего утра и до глубокой ночи, бесцельно изливается на каждого из нас. Чтобы речь стала осмысленной, ей необходимо молчание, пауза, отделяющая слово от слова, фразу от фразы. Тот, кто замолкает, не обязательно ненавидит речь. Скорее наоборот – любит и уважает её. Нельзя ведь донести милость Божью словами, пока не ощутишь её в молчании, до и после сказанных слов.

14. Всегда были и будут люди, которые одиноки в обществе, хотя сами не знают - почему. Они давно свыклись с тем, что их характер и обстоятельства жизни обрекли их на одиночество. Однако говорю я не о них, а о тех, кто жил в обществе деятельно и ярко, не порвал со старым и ушёл в пустыню. Такую пустыню можно найти даже среди людей, но ни горячее стремление, ни идея тут не помогут: на неё мистически указует перст Божий.

15. Всегда были и будут люди, которых чистое и простое сердце с ранней юности влекло к отшельнической, созерцательной жизни в каком-нибудь ордене. Их призвание просто и ясно, но не о нём я хочу говорить. Эти люди с малых лет знают, что их удел – келья картузианцев или кальмадулов. Каким-то безошибочным чутьём они находят дорогу туда, где будут одни; Церковь же без колебаний принимает их в ту «защищённую» (umbratilis), мирную жизнь, которую хранит для своих самых любимых чад. Они проводят свои дни в мире, молчании и одиночестве, целиком признанном, одобренном и защищённом высшей церковной властью. Они не знают обычных для одиночества страданий и трудностей и живут спокойно и невозмутимо, как подобает тем, кто следует этому редкому призванию.

Повторюсь, что я говорю не о них, а об отшельниках противоречивых, терзаемых внутренней болью, не нашедших своего места. Я говорю о людях, не столько избравших одиночество, сколько настигнутых им, о тех, кого ведут в пустыню не простота и невинность, а горькие страдания и крушение иллюзий.

Не нужно думать, что тот, кто «настигнут», избран одиночеством, ничего сам не сделал. Одиночество, о котором идёт речь, ложно и незрело, пока его не выберешь сердцем. Оно может кого-то избрать, отделить для себя, но его нужно добровольно принять. Другого пути нет. Однако и самая отчаянная решимость бесплодна, если ты не поставлен перед выбором. Дверь одиночества открывается только изнутри – равно внешнего и внутреннего. Как бы кто ни был одинок, если он не позван внутренним одиночеством, если сам не вышел ему навстречу, то он ещё не